Знаменитое невезение Вильгельма было ему как никогда верно. Разрядившийся и упорно отказывающийся включаться сотовый (который по-хорошему давным-давно надо отправить на заслуженных отдых) предал в самый нужный момент, все таксисты словно сговорились и разъехались, либо же были очень заняты. Проклиная мироздание, (кого ещё винить в таком чертовски неудачном стечении обстоятельств?) Виль добирался до студии на метро.
Сказать, что его отговаривали от этой затеи - это ничего не сказать. О том, что Баума пригласили в вечернюю передачу "Час", знали немногие, но все как один они заявляли: не ввязывайся в это дело. Автор и ведущий - сыночек прихвостня Энгельберга, ты попадёшь в ловушку, тебя там съедят без майонеза. Отец сказал, что не пустит на порог, если Вильгельм выставит себя идиотом. Бент... А Бент не знал, но очень скоро узнает. И убьёт.
Откровенно говоря, приглашение действительно слишком походило на провокацию, но отказ был ещё неразумнее. В конце концов привлечение внимания к проблеме было нужно Вилю, а здесь потенциальная аудитория сама текла в руки. Иоган, закончив ругаться на сына, успокоился и заявил: "Этот "Час" - передачка дрянная, но, кажется, все немцы её знают и смотрят за ужином".
К тому же, это прямой эфир, и кромсать его слова в угоду себе редакторы не смогут. А, если только Вильгельм верит в то, что станет говорить, его не удастся поймать на какой-нибудь глупости и не загнать в угол. Что в конце концов нового ему могут ткнуть в лицо? И всё равно волнение присутствовало - а как после эфира уведут под белы руки и расстреляют у стены? Кто знает, что на самом деле творится в стране, где никто не скрывает существования тайной полиции.
Виль вошёл в здание студии за двадцать минут до начала эфира. После недолгого препирательства с охранниками его сдали в руки большеглазой соплюхе, которая в свою очередь сбагрила Баума гримёрам - нос припудрить, чтоб лицо не блестело - а сама пошла сообщать боссу, что гость всё-таки явился. Передача состоится. С одной стороны, возможность не просрана, с другой - куплен билет в один конец.

Отредактировано Wilhelm Baum (2013-04-08 14:09:23)

Ну вот, началось, только успел переступить порог гримёрки. Местные труженики кисти и расчёски окинули его взглядом - и ахнули. От робкого предложения чуть поправить причёску он тут же отказался, в остальном же отдался в руки местных визажистов, предупредив напоследок, что страдает астмой.
Эти прекрасные люди всё же пустили ему пудру в лицо, а потом вероломно вытащили из джинс, чтоб запихнуть в какие-то местные брюки, похоже, ношенные уже парой десятков гостей программы. Спасибо на том, что хоть чистые. Поверх рубашки заставили напялить совершенно доисторический пиджак из того же ансамбля, а чрезмерно отросшие волосы намертво зачесали Вилю за уши. На телеэкране он определённо будет на себя не похож.
Как раз когда Бауму пытались с мясом вырвать из ушей серьги, в гримёрке показался приветливо улыбающийся человек. В реальности Каспар Хаузер был немного субтильнее и компактнее, чем прежде казалось Вилю. Художественная шапка кудрей, идеальный с иголочки костюм, сладкая ухмылка и хитрющие глаза - Бауму пришло в голову, что ведущий больше похож на стереотипного гомосексуалиста, чем гость. Вильгельм моргнул пару раз, как бы отгоняя навязчивую мысль, и предпочёл подумать об этом позже, тем более, что гей-радар на него звенел не так громко, чтобы делать однозначный вывод.
- Очень приятно, - Виль отмахнулся, как от назойливой мухи, от крутившейся вокруг него девушки, чтобы наклониться к Каспару и пожать ему руку.
- Должен перед вами извиниться, это верно. Но сегодня обстоятельства работали против меня. Надеюсь, не причинил чрезмерного неудобства.
Не станешь же, в самом деле, объяснять, что только-только нашёл работу для собственной души успокоения. Надоело висеть на отцовской шее мёртвым гусём. Работу, впрочем, предложил тоже хороший знакомый, так что пулей вылететь с нового места после сегодняшнего эфира не грозило. Неудачно вышло, но пережить можно.

Нет, это точно был не визит вежливости и не попытка подбодрить взмыленного гостя. Каспар, конечно, задал тон беседе, но отнюдь не дружелюбный.
"Блядь" - только и подумал Виль, - "Ничего, день простоять и ночь продержаться. хамство переживу, а ко всему остальному привыкли."
- На самом деле, нет, - возразил Вильгельм, прикидывая про себя, а корректно ли вообще в эфире произносить слово "голубой", - И я бы попросил вас...
Запланированное "быть корректным" утонуло в очередном возгласе Хаузера, который, очевидно, вовсе не ждал ответа - так, совершил психологическую атаку. Пожалуй, если он не будет давать вставить слово, а будет лишь сам без умолку трындеть, будет сложно. Бауму было стыдно делать людям замечания, но, если понадобится, он в прямом эфире одёрнет этого задаваку и отчитает точно школьника. Не хватало только получить от незнакомых людей диагноз, добрый совет пойти в церковь и вообще стать изобличённым в мерзкой пропаганде. Бррр. Особенный шик, когда люди знают о тебе больше, чем ты сам.
Вильгельм всё-таки успел стянуть с себя отвратительный пиджак, в котором он походил на пингвина, и в последний момент бросил его на спинку кресла: собственная рубашка вдохновляла его куда больше.
- Надеюсь, вы дальше не намерены изображать Петрушку? - вполголоса поинтересовался, не ожидая ответа, Баум, поравнявшись с Каспаром. Пока что тот вёл себя как клоун и старался хоть чуть-чуть, хоть ноготком поддеть Вильгельма ещё до начала беседы Ужимки у Хаузера были и впрямь точь-в-точь как у скомороха.
Виль сел на предназначенное ему место, на мгновение прикрыл глаза, глубоко вдохнул. Оператор показал три пальца. Два. Один.
Все посторонние звуки как по мгновению волшебной палочки стихли. Какое бы то ни было волнение улетучилось само собой.

Позиция авторов передачи стала ясна в первые секунды. Пересматривать свою точку зрения и менять принятую позицию никто явно не собирался - формат не предполагал. Сценарий наверняка написан заранее и утверждён, единственный, кто может внести досадные нестыковки - собственно, Вильгельм. Подозревая, что ему, возможно, дают слово в первый и последний раз, Виль улыбнулся спокойно и нейтрально.
- Добрый вечер, герр Хаузе. Прежде всего я призову вас к тому, что вы и ваши коллеги всегда с особым упорством игнорируют: корректности. Я понимаю, что ваша позиция далека от лояльной, однако элементарное уважение требует понимания того, что предмет обсуждения - вариант нормы, и противопоставлять гомосексуалистов всему остальному обществу неправильно, как и воспринимать нашу сегодняшнюю встречу чем-то вроде зоопарка на выезде.
По прикидам Вильгельма, именно сейчас Иоган медленно прикладывал руку к лицу и отправлялся за бутылкой виски, без которой вообще-то надеялся провести вечер.
- Теперь по порядку. Да, я считаю, что притеснение гомосексуалистов и вопиющее ущемление их прав в совсеменном обществе не только недопустимо, но и попросту аморально. Если взглянуть на историю нашей страны, найдётся множество ошибок, вина за которые ещё не вполне искуплена. За Холокост, который стал крупнейшей катастрофой в истории еврейского народа, целиком несёт ответственность Германия, и откреститься от этого преступления против человечества не получится уже, кажется, никогда. Однако в большинстве случаев совершенно упускается из виду то, что массовому истреблению подвергались и гомосексуалисты, носившие в лагерях розовые треугольники. Женщин нетрадиционной ориентации принуждали носить треугольник чёрного цвета наравне с феминистками и теми, кто не желал иметь детей. Однако движение чайлдфри в настоящее время, пусть и не поддерживается консервативными гражданами, пользуется достаточной лояльностью, в отличие от сексуальных меньшинств. Не думаете ли вы, что подобная нетерпимость - пережиток тех далёких и отнюдь не славных времён?
В этом месте Хаузер просто обязан был перебить и вставить своё едкое слово. Виль такую возможность предвидел.
"Ненавижу, когда задают вопросы и не ждут ответов. Дудки. Спросил, так изволь получить алаверды."
- А скажу я, - Баум самую малость повысил голос, давая понять, что ещё не закончил, - что правительство слишком много внимания уделяет мероприятиям, которые, по их мнению, проводятся с единственной целью: втянуть как можно больше народу в нашу... как вы выразились? Группу. Что вы подразумеваете под агитационным характером и какую же идеологию мы, сами того не подозревая, столь яростно распространяем?

Отредактировано Wilhelm Baum (2013-03-19 22:23:22)

Виль встретился с ведущим глазами. У того с секунды на секунду должен был начаться нервный тик. Это будет неудачная для него программа.
"Ничего, герр Хаузер, вам бояться не нужно. Если кого после этого и посадят, то меня. Пусть попробуют."
- Агрессия со стороны правительства, имеете в виду? Знаете, мне часто кажется, что возрастать ей почти некуда. Разве что до официального запрета на однополые отношения и преследования, а уж это точно мне что-то напоминает, о чём упоминать запрещено. Видимо, правда глаза колет. И, раз уж вас это так заботит, за свои слова я отвечу сам, если кто-то меня ткнёт в них носом. Слишком часто, к сожалению целую социальную группу судят по деяниям одного человека.
"Хотя, если разобраться, что я такого вообще сказал и почему меня за это нужно бить?"
Дальше - хуже, как и предполагалось. Вильгельму одного взгляда на экран позади себя было достаточно, чтобы понять, какой образ оппонента вознамерился нарисовать Хаузер. Стереотипный, карикатурный, от которого передёргивало даже самого Вильгельма, привыкшего к разным чудачествам своих товарищей. Дальше можно было не смотреть.
- Не в курсе, герр Хаузер, потому что такое явление как гей-парад, которого до жути боялись в начале века, давным-давно кануло в Лету. Разрешения на проведение демонстраций местные власти не дают, и единственные мероприятия, проведённые ЛГБТ-сообществом за последние полгода - это художественный вернисаж и два благотворительных концерта. Если имели место какие-то несанкционированные действия, то это личная инициатива исполнителей, и наша организация не берёт на себя ответственность за такую инициативу: мы не поддерживаем беспорядки и провокации.
Один раз Баум всё-таки не удержался и прыснул.
- Персонально я в публичных местах не обнажался никогда. Не думаю, что вид моего тела кому-то принесёт эстетическое удовольствие, поэтому воздерживаюсь.
Хотя вообще-то смеяться было особенно не над чем, и Вильгельм быстро поборол желание заржать. Смеяться он мог только над собой, когда речь зашла о других людях, мгновенно становилось невесело.
- Для вас очевидно, что все распространяемые негативные слухи истинны. Наверное, потому что вы хотите в это верить, к тому же никто из зрителей не усомнится в том, что вы говорите правду. Но для меня ваши слова о достоверности - пустой звук без реальных доказательств, и я непременно попрошу у вас их позже. Имена информаторов мне не нужны, мы не в детективной истории, но хоть что-то же вы можете сделать, чтобы не быть обвинённым в клевете? Плакаты эти, - Виль махнул рукой себе за плечо, - могут быть сделаны и сняты кем угодно. Вы не оставляете мне выбора, кроме как открещиваться от связи с этими весьма неприятными фотографиями, что я с полной уверенностью и делаю.

Вопреки опасению о том, что ведущий сам всё экранное время будет трещать не умолкая, Хаузер слово Вильгельму всё же предоставлял, более того - задавал вопросы, ответы на которые, похоже, искренне хотел услышать. Кажется, сам того не желая, он вывел Баума на любимую тропинку, с которой все старались сворачивать, как только Вильгельм открывал рот.
- Мы в который раз сталкиваемся с тем, что меняются местами причина и следствие. Есть простые законы мироздания, которые известны любому мыслящему человеку, герр Хаузер. Вы ведь не станете отрицать, что не бывает беспричинной агрессии. Насилие рождается только от насилия, и на месте этого полицейского никак не могли бы оказаться женщина или ребёнок.
Примерно в этом месте пришлось снова чуть повышать голос, чтоб Вильгельма нельзя было перебить: по всем законам жанра именно здесь это и должны были сделать. Виль не отступился, на том свете ему явно это зачтётся.
- Именно потому, что в отношении меньшинств ведётся агрессивная политика, сообщество и реагирует, к сожалению, иногда никакой другой реакции кроме ответной агрессии нет и быть не может. Проблема в этом! - Вильгельм ударил ребром кисти по раскрытой ладони, делая акцент на том, что игнорировали всегда без исключения, - Не будь в отношении гомосексуалистов такого количества негатива, не было бы и негативного отклика. Беситься с жиру станут только очень недалёкие люди, и обычно это делается поодиночке. Наверное стоит задуматься, когда недовольство выказывается не одной сотней людей, причём далеко не худшими представителями нашего общества. Игнорирование первопричины всего конфликта и ведёт к превратному толкованию сути. У гомосексуалистов не было бы причин ненавидеть государство, которое относится к ним с лояльностью.
Ещё один опасный вираж. Финишная прямая, на которой самое главное - чтоб не сбилось дыхание и никто не бросил камень под ноги.
- И в данном случае я предпочёл бы оперировать фактами. Отчего-то об акциях, направленных против гомосексуалистов, принято молчать, однако многие помнят инцидент, произошедший три года назад, когда на почве нетерпимости сотрудниками органов правопорядка было избито и искалечено четверо ни в чём не виноватых людей, один из которых был убит.
"Прости меня, Крис. Каждый раз, когда твоим именем придётся пробивать себе дорогу, аукнется мне на том свете десятком ударов плетью."
- За процессом многие следили, и в результате удалось доказать, что мотивом преступления была именно нетерпимость, что никаких провокаций со стороны пострадавших не было, и оправдать поступок полицейских оказалось нечем. После того случая открытая травля была приостановлена, поскольку правительство не хотело, чтоб население чувствовало со стороны государства опасности: кем бы ни был пострадавший, убийство гражданина без видимой причины не может быть оправдано.
Хаузер продолжал шутить и балагурить, только теперь в его смехе всё больше нервозности, рука почти незаметно касается галстука, воротника - его даже искренне жаль, и Виль лишь на секунду думает: может, достаточно? Хаузеру и так влетит, хотя бы даже от его папочки, которому вряд ли хочется, чтоб его сыночек впутывался в подобную историю. Сочувствие молодому ещё ведущему едва всё не губит.
- Здесь всё просто. Как ни печально это сознавать, люди боятся. Это в человеческой природе - страшиться того, чего ты не понимаешь, и желать убрать его с глаз долой. Легче ведь ударить палкой дикого зверя, прогнать его, чем попытаться подружиться. Очень жаль, что в наше время кто-то ещё путает людей и зверей.

Отредактировано Wilhelm Baum (2013-04-08 12:12:15)

- Значит, это неправильный закон, - не раздумывая ни секунды, отозвался Вильгельм,- Дело не в демонстрациях, дались они вам. Люди способны спокойно жить не афишируя свои предпочтения, но когда частная жизнь оказывается под угрозой - выбора не остаётся. Если государство приравнивает стремление создать семью к преступлению, а обычных граждан страны - к преступникам вроде убийц, значит, с этим государством что-то не так.
Виль распалился и даже вскинул голову. Теперь в его голосе точно звучал вызов, а риск быть уведённым под белы руки после эфира в застенки Гемайншафт увеличился вдесятеро.
- Я по-прежнему не слышу никаких веских обвинений. Вы можете прикрываться чем угодно: средневековой моралью, выдуманными прецедентами насилия, защитой детей и демографией, но никогда не сможете доказать этого. В основе вашей ненависти лежат страх и ханжество.
Как не крути, а это уже тянуло на государственное преступление. Только много позже Виль поймёт, что в тот момент танцевал на пороховой бочке. И всё же сейчас у него был шанс не просто заявить о себе, но достучаться до чьего-то ума, по-настоящему достучаться, возможно, открыть кому-то глаза. Баум, конечно, был идеалистом, но ведь кто-нибудь мог его услышать и задуматься. Всё ведь было куда серьёзнее, чем пытались это представить СМИ. Не только для Виля, его друзей, гомосексуалистов в целом и Германии. Вилю казалось иногда, что само мышление человечества нездорово, потому что в нормальном обществе не может быть такого, и он не допускал даже мысли, что жестоко ошибается. Ошибался ли он, или действительно что-то в Датском королевстве давно загнило?
- Да, он был моим другом, - на волне разгорячённости подтвердил мужчина, - Но давайте без грязных намёков.
Последняя фраза была совсем лишней, и, пересматривая эфир, Вильгельм впоследствии больно хлопнет себя по лбу ладонью, но в тот момент он не смог сдержаться. Стереотип о распущенности и беспорядочных связях среди гомосексуалистов всегда приводил идеально моногамного Баума в бешенство. Он бы наверняка продолжил гневную речь, если бы Каспар не прервал его и спешно не дал команду уходить на рекламу.
Виль откинул пальцами со лба назад светлые волосы. Лоб был чуть влажный.
- Что-то не так? - глубоко вдохнув, осведомился мужчина у Хаузера, находящегося на грани истерики.

Чувствительного ведущего не ровен час пришлось бы откачивать и отпаивать валерьяночкой. Вильгельм гадал теперь - что дальше? Не обрывать же передачу и не отменять эфир из-за того, что что-то пошло не по плану. Неформат. Виль не мог допустить даже в мыслях, что его сейчас просто молча уберут и продолжат как ни в чём не бывало, иначе канал никогда не отмоется от такого откровенного слива.
- Нет, мне не ясно, герр Хаузер, - спокойно ответил Баум после того, как Каспар окончательно утвердил себя в роли большого начальника. Сопляк. Ведёт себя как подросток, который знает, что его всё равно не накажут, а самое обидное, что так и есть, - Простите, но вашим указаниям я подчиняться не собираюсь. Я здесь не для того, чтобы делать вам шоу, и не прикидывайтесь дурачком: вы об этом знаете.
Несмотря на то, что во рту основательно пересохло, Вильгельм отмахнулся от поднесшей ему стакан воды девушки, как от назойливой мухи. Тоже, надо признать, жест бунта и неповиновения и ничего больше: не принимать ничего из рук врага. Правда, уже через секунду он извинялся перед расстроенной и ни в чём не виноватой в сущности девушкой на побегушках - кажется, совсем несчастной и забитой здесь.
- Я, признаться, даже рад, что вы не успели запудрить мне мозги раньше времени и не пытались подкупить. Мы бы в любом случае не договорились. Можете считать, что я официально отказываюсь идти вам навстречу. Я не клоуном сюда пришёл подработать, когда вы это поймёте, нам обоим станет несравнимо легче.
Виль ещё раз зачесал пальцами волосы назад, на него попытались, как стервятники, накинуться девушки-гримёры, но и эту атаку Баум с успехом отбил. Ему, признаться, было слегка жарковато, да и хаер он себе сам сотворил только что такой, что зрители не ровен час после возвращения с рекламы могли бы решить, что Вильгельма тут били. Бесчеловечно.
- Раз в жизни будьте честны со своим зрителем. Вы не хотите идти мне навстречу, и я, простите, не намерен оказывать вам такой любезности.
Следующее замечание вовсе было скорее успокоением: на нервах Хаузер наверняка был способен чёрт знает на что.
- Неужели вы чего-то боитесь? Так вам ведь ничего не грозит. В случае, если сегодняшний эфир кого-то разгневает, вам не о чем беспокоиться. Я точно не буду иметь к вам претензий, а за собственные слова отвечу сполна, если кто-то с меня за них спросит. Прошу, не думайте, что я не понимаю, на что иду, и какие последствия мои слова могут повлечь. Я всё знаю. Но это уже мои проблемы.

Если кино начинается за здравие и кончается за упокой, значит, никуда оно не годится. Также и с телепередачами: в первой половине эфира Виль и Каспар так сцепились языками, что искрил воздух и к экранам наверняка поприлипали даже те, кому сабж был изначально не так уж интересен. Что творилось дома с отцам, Вильгельм даже гадать не хотел.
После длинного перерыва на рекламу дискуссия приобрела куда более миролюбивый оттенок. Ни один, ни второй участник спора не повышали голос. Несколько щекотливых вопросов удалось обойти плавно и не заострять на них внимание. Словно беседа изначально и имела такой дружеский снисходительный характер. Такое падение эмоциональной окраски меньше будоражило Вильгельма, зато теперь ему казалось, что его подмяли под формат и заставили вести себя скромно.
"Прогнулся, Баум. Трус. Филантроп хренов, если тебя сильно попросят, небось начнёшь защищать интересы гомофобов."
Впрочем, как бы Вильгельм себя ни корил, он не мог не отдать должное Хаузеру: тот действительно подколол всего пару раз, и то насчёт какой-то ерунды. Оба отделались наименьшими потерями, и Виль даже сделал вывод, что сам Каспар против гостя лично ничего не имеет, да и сажать на кол каждого встречного гомосексуалиста бы не стал, если б можно было. Хотя симпатизировать ведущему было всё же рановато.
Разошлись с миром. Виль с невероятным наслаждением смыл с лица толстый слой пудры и затолкал казённые брюки в самый дальний закуток гримёрки, чтобы грядущие поколения не прошли пытку этим переходящим с ног на ноги предметом гардероба. Только мужчина влез в свои джинсы, верно дожидавшиеся его на спинке кресла, в гримёрку заглянул Хаузер, не забывший в очередной раз напялить свою пластмассовую девичью улыбку.
- Вроде нет. Если под окнами студии ещё не стоит автомобиль с тонированными стёклами, пассажиры которого жаждут со мной поговорить, я, пожалуй, не тороплюсь. А что такое? Есть ещё какие-то вопросы или предложения?

- Вы можете уже перестать острить, - заверил Вильгельм, застёгивая последнюю пуговицу плаща, словно украденного из костюмерной фильма про шпионов, - Это как минимум неостроумно, не хотелось бы думать, что помимо чувства такта у вас отсутствует ещё и чувство юмора, герр Хаузер.
Виль взглянул на дешёвые круглые часы на стене. Если его не собрались задерживать на два-три часа, он вполне может сесть в последнюю электричку. Жаль, что телефон разрядился, но отцу можно позвонить и из бара - лишь бы успокоить: папа, меня никуда не забрали, арестовывать пока не собираются, скоро буду дома.
- Я составлю вам компанию ненадолго. Не понимаю, правда, какие у нас с вами могут быть дела... Надеюсь, объясните.
Наивно было бы полагать, что Каспар проникся к сегодняшнему гостю симпатией и хотел пообщаться с ним в лёгкой непринуждённой манере. Наверняка в кармане щегольского пальто был спрятан диктофон. Хотя наплевать - Баум и так всю программу нёс правду-матку и ни разу даже не покривил душой. Всё сказанное с глазу на глаз он мог бы повторить и на многотысячную аудиторию, так что, если Каспар надеялся выведать у него какие-нибудь подробности, которые публично Вильгельм не хотел бы разглашать, у него бы даже при всём желании не получилось.
Виль присёк на корню попытку Хаузера открыть перед ним дверь и вышел на улицу лишь следом за телевизионщиком. Было прохладно, к вечеру лужи на тротуаре даже слегка подморозило. Потихоньку сгущались сумерки, вечер был приятным и спокойным.
- А вам что, тоже некуда спешить? - невзначай поинтересовался Баум, - Имею в виду, раз вы не можете найти лучшей компании? Это, вы не в моём вкусе, если что. Без обид.

Чёрт его на самом деле знает, проявлял Хаузер вежливость, демонстрировал джентльменские замашки или продолжал паясничать. Главное, что выражал в открытую презрения. Привыкнуть можно было ко многому: к ненависти, нетерпимости, к отвращению и жалости, но пренебрежение неизменно вызывало наибольший дискомфорт. Одно дело, когда тебя считают вредным или опасным для общества, когда кричат о бездуховности и распущенности, когда убеждают, что надо лечиться, и совсем другое, когда за человека-то не считают. Когда признают низшей формой жизни, на уровне зверя.
"Хотя, если разобраться, всё с точностью до наоборот" - подумалось не без грусти.
Ехали в деликатном молчании - перебросились всего парой ничего не значащих фраз, что-то о погоде и о местах, которые когда-то посещали. В баре под названием "Ferris" Виль, как ни странно, не бывал, а при попытке Каспара выведать полушутя, где же привыкли проводить время коллеги Баума, Вильгельм лишь в очередной раз устало попросил не юродствовать.
Виль вылез из такси первым, и несколько долгих секунд был беззащитен перед дождём, пока Хаузер с плохо скрываемым удовольствием расписывался на фотографии, подсунутой водителем. Инстинктивно щурясь под ливнем, Виль разглядывал Каспара и в очередной раз поражался, какой же он фальшивый. Самое замечательное, что телеведущий и сам об этом знал, но был совершенно не против работать резиновой куколкой в витрине и улыбкой на обложке красивого рекламного журнала. Была между ним и Вильгельмом одна общая черта: неумение проигрывать, желание оставлять за собой последнее слово, жажда отстоять свою правоту. Оба готовы были стоять на своём до конца и оттого так лихо шпрехали сегодня во время перепалки. И в этом была как раз колоссальная разница: подвешенный язык Виля был следствием прямого нрава и неуёмного желания быть услышанным, идеальная же речь Хаузера являлась свидетельством его постоянного, пугающего контроля над собой, неустанной работы и тотального слежения за образом. Сам Баум так бы никогда не смог, но нельзя сказать, чтоб он завидовал.
- Что ж, по крайней мере, здесь не так много народу... - утешил сам себя мужчина, оглядываясь по сторонам, - Я раньше здесь не был. Похоже, в начале прошлого века, чтоб провести время в таком месте, нужна была бы как минимум справка о том, что ты рождён в законном браке...
Тут много курили, и Виль поневоле занервничал: приступы астмы не беспокоили его давно, но сигаретный дым провоцировал их только так. Даже когда от его любовника Бента просто пахло куревом, Вильгельма начинало неслабо так колбасить, а уж говорить о том, чтоб позволять ему курить в своём присутствии, вообще не стоило. Не самый лучший выбор места для времяпрепровождения, когда ингалятор валяется где-то дома. Под подушкой. Кажется.
По правде говоря, рестораны, клубы и вообще места большого скопления людей Виль по жизни не слишком любил, хотя застать его чаще всего можно было именно там, в обществе кого-то, кому он в очередной раз помогал. Лишний повод откланяться пораньше.
- Не понимаю, честно говоря, до сих пор, зачем вы меня сюда притащили и почему соблюдаете такую секретность. И смотрите на меня загадочно. Вы вообще уверены, что это нормально - вот так просто пойти прогуляться? Вашей репутации же наверняка повредит даже одним воздухом дышать с таким как я, - скептически заметил Баум, когда спутники устроились на высоких стульях возле барной стойки, где никто не помешал бы им спокойно беседовать.
Двойной виски со льдом - бессмертная классика.
- У вас какой-то личный вопрос? - уточнил ещё раз Вильгельм, тщетно пытаясь унять надоедливо пищащий гей-радар, - Или мы всё ещё в зоопарке на выезде?

- Честно говоря, вижу совсем небольшую разницу между личными вопросами и личным интересом, - пробормотал Вильгельм, наблюдая за тем, как Каспар делает хороший глоток горячительного, - Но разница, похоже, для вас заметна...
Виль повертел стакан в руках и всё же сделал пару небольших глотков. Он вообще-то был равнодушен к алкоголю и воспринимал его исключительно как средство общения: раскрепощающие свойства спиртного отрицать не приходилось. Обычно, правда, пропустить по стаканчику доводилось в обществе отца или Бента, но они после сегодняшнего пить с ним вряд ли бы согласились.
- Вроде бы не секрет, что я живу вдвоём с отцом. На сегодняшний вечер никаких планов кроме вашего эфира у меня не было, поэтому я не тороплюсь. А вы? Да, можно просто Вильгельм, если вы не против, что я буду звать вас Каспаром.
Сзади кто-то щёлкнул зажигалкой, и Виль с недовольством покосился на компанию молодых хорошо одетых девушек. Кажется, они пока не узнавали соседа Баума, иначе уже обратили бы на себя его внимание. Вопрос времени: двое не совсем уродливых мужчин без спутниц неизбежно вызвали бы интерес. Правда, рассчитывать на ответное внимание приходилось только от одного, но это мелочи.
- Но я правда не понимаю, неужели вам больше нечем заняться? Уверен, вам не составило бы труда подыскать себе куда более приятное общество, чем моё. Но, раз уж мы уже здесь... похоже, вам решительно нечего больше делать. Спрашивайте, - Вильгельм пожал плечами, - Я уже смирился, что мы в играем в бесплатный цирк.

Убедившись в том, что девчата не слишком навязчиво дымят в их сторону, Вильгельм чуть успокоился и отвернулся к стойке, теряя всякий интерес к сосущим сигареты малолеткам.
- Нет, благодарю, - Виль нервно фыркнул, когда поступило предложение снять одну из цыпочек, - Это, пожалуй, больше по вашей части. Уступаю вам их всех, не благодарите.
Вильгельм допил виски и слегка потряс стаканом, гремя подтаявшими льдинками. Окружающий мир постепенно начинал видеться в приятной чёткости, и Баум понял: ещё немножко - и ему хватит.
- Даже если бы я интересовался, я б отказался. Вы не угадали, спутник у меня есть, и у меня нет желания ему изменять. Просто в связи с... некоторыми предрассудками мы не живём вместе.
Лишнее напоминание об этом факте в очередной раз больно кольнуло. Лишь бы избежать теперь вопросов "а кто? а почему?" и прочих традиционных подколов и издёвок. Страх всему виной. Одни боятся и стремятся задавить других, пугая их в свою очередь до смерти. Почему всё в нашей стране многие десятилетия упирается в страх?
- Может, для вас это неочевидно, но он действительно был моим другом. Вы теряли близких людей? Если нет, то я не смогу объяснить, что я там почувствовал. Могу сказать вам только то, что мне стало страшно. Потому что на его месте мог быть я, и вообще кто угодно. Да что я говорю... вы не поймёте. Сам не до конца понимаю, как у меня получалось жить, зная, что в любой момент меня могут просто так убить, а никто даже не ответит за это. Я не преступник, и Кристиан в своей жизни ничего тяжелее хранения травки не совершал, а многие до сих пор считают, что поделом... Вы бы остались равнодушны, скажите мне?
Вильгельм недовольно нахмурился. У него и так развязывался язык, на хрен надо, а тут ещё Хаузер со своим вискарём...
- Извините, Каспар, но я тоже спрошу. Вы сами верите в ту чушь, которую сегодня несли? Я имею в виду, о морали, о нравах и прочем. Мне всё равно, я просто пытаюсь понять. Ладно, спрошу вас прямо.
Вильгельм уставился в глаза Хаузеру, не давая увернуться от пристального взгляда.
- Вы любили хоть раз?

- Понятно. Это более чем красноречиво, Каспар. Я с вашего позволения тоже буду делать свои выводы.
"Даже неудивительно. Чтобы искренне верить в эту систему и считать её лучшим выходом, надо быть либо слабоумным... Либо на голову больным."
Признаться, мысль о том, что в берлинской аристократии вполне искренне могут считать, что диктатура Энгельберга - лучшее, чего можно желать для Германии, пугала. "Фашисты" - презрительно шипел иногда Вильгельм, слыша о боевых действиях, новых шизофренических законах, очередных чудачествах правительства, граничащих со зверствами. Это позорное "фашисты", кажется, будет тыкаться в лицо каждому немцу теперь до скончания веков. Понятно, почему Энгельберг так ненавидел тот период истории, но неясно, почему же он так плохо скрывал, что следует курсу, взятому прошлым фюрером и почему так спокойно относился к прочно укрепившемуся в народе "Четвёртый Рейх".
Когда Хаузер попытался отнекиваться, Вильгельм не смог скрыть улыбки - совсем не издевательской, впрочем. Едва ли щёки телевизионщика оказались тронуты румянцем из-за крепости виски или же из-за того, что в баре было довольно темно и душно. Он чуть споткнулся на полуслове и попытался отшутиться.
- Ну тут уж враки, Каспар. Тех, кто так говорит, обычно сильнее всех и накрывает. Не пытайтесь прикрыться цинизмом, вам совсем не идёт. Вы просто не хотите касаться этой темы.
Может быть, это показалось бы Хаузеру чересчур бесцеремонным, но говорили же без галстуков. В конце концов, сам позвал и сам же предложил поболтать так, будто и не было этой ожесточённой схватки в прямом эфире. Не интервью ведь одностороннее, вот пусть и не скромничает.
- Просто в вашей программе не принято говорить о любви. Неужели вы станете отрицать, что это главное в жизни? Знаете, я пацифист. Мейк лав, нот вар. В основном нот вар на самом деле. Но прошу вас на секунду представить: вот вам законодательно запрещают любить. Обрубают вам будущее, безо всякой надежды на счастливую спокойную жизнь. Вам бы понравилось?
Баум окончательно развернулся к собеседнику, и тому пришлось бы очень жёстко прервать проповедь Вильгельма, чтоб отвертеться от него.
- Ладно, допустим в постель к нам государство не лезет. Предрассудки и брезгливость - это личные проблемы каждого. Вы думаете, кому-то по-настоящему есть дело до того, кто с кем спит? Я вас умоляю. На самом деле и мне плевать, что кого-то ебёт, с кем я трахаюсь. Мне не плевать, что преступлением считается моё желание жить с тем, с кем я хочу, создать семью, воспитывать детей, наконец. Ой, ладно, про детей загнул: ими в основном прикрываются ханжи и гомофобы. Но вы не можете представить себе, что такое - не иметь права спокойно воспитывать ребёнка с тем, кого любишь. Я об этом хорошо знаю, не раз видел, как рушились из-за этого судьбы людей.
Это было чистой правдой. Вильгельм был свидетелем тихого горя нескольких пар, чьи прожитые вместе годы обозначались двузначным числом, и так и остались бесплодными из-за того, что в усыновлении им неизменно отказывали. Как после этого у кого-то хватало наглости говорить о демографии - уму непостижимо.