Ныне, врываясь в эту смесь сигаретного дыма и агонизирующего света прожектора, в конвульсиях изрыгающего лазерные лучи, Уна с усилием продвигалась вглубь. Словно время и пространство обрели вязкость, расплываясь перед ней, смешиваясь с прошлым. Где она сейчас – в реальности, в настоящем, или спит и это всего лишь отголоски ее прошлого? Давно ли она в последний раз была в клубе? Клубе, в котором моментально подхватываешь чужие эмоции, словно истерию, не замечая, как тело начинает подстраиваться под ритм музыки. В такие моменты она была безвременна, словно сломанные часы.
Вот она идет, а воздух идет навстречу, зеркальное отражение самой себя. Двадцать первым кадром, полузабым, чуть расширеннее зрачки, чуть плавнее черты. Нет.
Нет, она – Уна из настоящего и здесь присутствует по делу, а не паразитировать на чужом экстазе от алкоголя и наркотика. Фройляйн Энгельберг наконец-то в одиночестве. Освальдт недоумевала, как вообще можно постоянно находиться в окружении людей, будь то друзья или охрана. Никакого личного пространства, постоянный зуд от шума, какофонии человеческой речи. Так и сойти с ума не долго. Они следили за девушкой достаточно, чтобы Хельга Энгельберг успела ей совершенно опротиветь.
Среди окружающей разномастной публики Уна казалась вполне обычной, по-крайней мере никого не должен был смутить ее вид: в меру заметна, абсолютно не запоминаема. Главное – не встретить своих реакционных приятелей из прошлого. В штабе она заверила, что все будет в порядке. Видимо, ее вечно ничего не выражающее лицо выглядело убедительно. А зря. Ничто так не пьянило ее графу о расстройстве личности, как обстановка подобных заведений.
Видимо, Хельга не собиралась на выход. Погода сегодня не благоволила к прогулкам и Клаус, дожидавшийся снаружи, наверняка был далек от радужного настроения. Уна улыбнулась и направилась к фройляйн Энгельберг.
Люди. Настоящие люди. Люди-призраки в свете искусственного дыма и лазерных отблесков. Одинаковая в своей разности одежда. Закрытые книги, открытые книги, лбы-таблички: «Свободна», «Упорот», «Мудак», «Стерва», «Синий Чулок»…  Уникальный гербарий прошлого у каждого под кожей: цветы воспоминаний, старательно выжженные сознанием до шрамов на сердце.  Она могла бы быть одной из них. Она еще может вернуться в эту жизнь, полную искусственного забвения.
Нет. Силой воли она отринула навязчивые мысли. Так держат под водой щенков до тех пор, пока те не перестанут дергаться.
На ее лице проступали эмоции, словно снежный узор на окнах в холода. К фройляйн Энгельберг Освальдт подошла уже вполне ненастоящей Уной, слегка пьяной и преисполненной чувства вины.
- Извините! – Она пыталась перекричать грохот музыки, но сомневалась, что этот шум возможно перекрыть. – Прошу прощения!
Она вытянула Хельгу за руку из тесноты толпы и в извиняющемся жесте приложила руки к груди.
- Вы – Хельга Энгельберг? – Уна закусила губу, нервно потирая костяшки. – Я даже не знаю, как это сказать. Мы с парнем немного перебрали и, похоже, врезались в Вашу машину - белый мерседес, на выезде с парковки. По-крайней мере, администратор сказал, что эта машина принадлежит Вам. – Личина прилипла к ней, как родная – навык, освоенный в далеком не во времени – в пространстве, прошлом. Тогда они с приятелями дурили людям головы, обворовывая их до нитки в подворотнях. В то время ей приходилось считать копейки, собирая на очередную дозу наркотиков. Котиков, как говорил ее знакомый. А потом пришел Ульрих и она впервые позволила ему проявить отцовскую заботу – ровно до тех пор, пока он не принялся читать ей нотации. К счастью, к тому моменту она уже поборола зависимость.
- Мы так сожалеем, бога ради, наверняка нашей страховки не хватит. – Освальдт истерически рассмеялась, ничем не отличаясь от своих пьяных соседей, по дурости разбивших холодильник пару недель назад. – Вы не могли бы выйти? Вдруг, администратор ошибся и это не Ваша машина?
Уна отошла на шаг от Хельги, рассматривая ее слегка расфокусированным взглядом.
- Охереть, мы врезались в машину дочери Энгельберга, охереть. – пробормотала она, кусая заусенец. Должно сработать, должно. Такой актрисе необходим Оскар или его не менее золотой заменитель.

Отредактировано Una Oswaldt (2013-06-23 21:06:01)

Всё это было очень похоже на какой-то дешёвый криминальный роман, полный стереотипов, свойственных данному жанру. Загадочный злодей в сером пальто (и свитере с белыми мишками), медленно докуривающий не первую сигарету, ожидающий свою жертву. Жертва же ничего не подозревает, а может и подозревает, интуиция, порой, способна спасти человека. Но не в этом случае, ибо третий участник этого театра абсурда наплёл несчастной сказок о разбитом автомобиле, чтобы выманить добычу из норы. И всё действо разворачивается в тёмный и мрачный час на пустынной парковке. И, конечно же, сопровождается проливным дождём. Всё это добавляет неповторимой атмосферы, держит в напряжении. Кого угодно, но точно не Клауса. У него это вызывало лишь смех, злорадный такой. Но он предпочитал молчать.
Телефон в кармане запищал. Пришла весточка. Ледяное изваяние снова превратилось в герра Бернштайна и пошевелилось. Он достал мобильник дабы уверится, что сообщение пришло именно от Уны. Так и было. Одно короткое слово послужило сигналом к тому, что Клаусу пора играть свою роль в этом спектакле. Вскоре впереди показались две фигуры. Освальдт размахивала руками в его сторону и умудрилась на безупречно ровном асфальте споткнуться, Хельга Энгельберг спешила следом. Бернштайн даже немного обомлел, понятно, что напарница играет, но он никак не ожидал от неё такого артистизма. Теперь он просто обязан не ударит в грязь лицом!
«Михаэль» был её "парнем", весёлым таким мужиком, простым, как нагейший валенок и в явном подпитии. Уна повисла на нём, а он, играя роль её "бойфренда", тоже обвил её одной рукой, с глуповатой улыбкой смотря на дочурку канцлера.
- Мы п-правда сожалеем... Всё так глупо получилось.., - пробормотал Клаус, почесав затылок.
Краем глаза он уже заметил стайку молодёжи, вывалившуюся из клуба.
- Б-буквально совсем чуть-чуть задел дверцу, с той стороны.., - неопределённо выдал Бернштайн, призывая фройляйн Энгельберг обратить внимание на несуществующую царапину.
Вышедшие из клуба люди уже загрузились в машину, да и вообще, казалось бы, ни на что не обращали внимания. Уна встала так, чтобы если что закрыть потенциальным свидетелям обзор на сцену похищения дочери самого канцлера. Благо, что ростом они почти не отличались.
Освальдт многозначительно взглянула на Клауса. Пора, ждать уже больше нельзя. Хельга отвернулась, и Бернштайн ударил. Быстро так, но точно, она даже не пикнула. Видно было, мужчина не в первый раз уже проворачивает подобное. Клаус подхватил девушку под руки, иначе бы она упала на твёрдый асфальт. Нельзя допустить, чтобы фройляйн Энгельберг что-нибудь себе повредила. Пока.

Отредактировано Klaus Bernstein (2013-07-05 19:44:14)

На задумчивость не было времени, но Освальдт все же улучила пару мгновений на то, чтобы полюбоваться картинкой: дождь, противной моросью облепивший пространство, сиял волшебной пыльцой в свете фонарей; плотно сомкнутые веки фройляйн Энгельберг, непоколебимый Клаус с девушкой на руках, распахнутая дверца машины, призывно излучающая волны тепла. Порыв ветра резанул по глазам дождевой манкой, Уна прищурилась.
- В багажник?
«Какая пошлость», подумала она, забираясь в прогретое печкой нутро автомобиля. Она нажала кнопку, донесшийся щелчок подтвердил открытие багажника. Забравшись на сидение с ногами, Освальдт оставила дальнейшую волокиту с безвольным телом Хельги на совесть Клауса.
Удачно. Как она не любила это слово. Как ее раздражали хэппиэнды, пусть для кого-то происходящие события таковыми не являлись.
Отправив отчетный сигнал в штаб, Освальдт откинулась на спинку сидения, прислушиваясь к движениям Клауса. 
Машина пришла в движение, деревья уныло поплыли мимо окна, затмевая отражение Уны в стекле трафаретным узором веток. Они направлялись к заброшенному домику фермы, выставленной на продажу – его присмотрел Константин незадолго до «операции». Темные провалы окон так и напрашивались стать убежищем для пары похитителей, покусившихся на роль вершителей судьбы всей страны. Храбрые портняжки, раскраивающие полотно под новую политическую карту мира. Почему бы и нет.
Было что-то ненормальное в том, что они пытались сделать. Война в Дании никак не сопоставлялась с жизнью Хельги Энгельберг. Невыгодный обмен, сумасшедший. В происходящем была загвоздка, которая заставляла буксовать богатейшее воображение Уны Освальдт, разбивала ее логику до основания. Она бы никогда не пошла на такой обмен. Остается надеяться, что герр Энгельберг менее логичен.
- Кое-кого только что номинировали на «Папочка года», мои поздравления. – Освальдт приоткрыла окно, выдыхая сигаретный дым. – Может, отправим ему приглашение на церемонию, приложив прядь волос дочурки? Пошлить, так по-крупному. Собери все штампы похищений – получи волшебный пендель от начальства в подарок.
Вдали показался фермерский домик и на губах Освальдт прорезалась улыбка, больше смахивающая на волчий оскал.

Тишина. Темнота. Тупая боль в затылке и доносящиеся откуда-то издалека чужие голоса.
Естественно, не следовало доверять незнакомой девушке и идти за ней. Не следовало вообще обращать своё внимание на незнакомку, но лишний коктейль притупил чувство реальности и усыпил бдительность.
Она просыпалась дважды.
В первый раз девушка обнаружила себя в замкнутом пространстве в крайне неудобной позе. Определённых усилий стоило осознать, что это багажник автомобиля. Ощутимо трясло и подбрасывало. Хельгу сильно затошнило. Хельгу очень сильно затошнило, ясности ума и пространства хватило лишь на то, чтобы повернуть голову на бок, чтобы в случае чего не захлебнуться рвотой. По крышке багажника барабанил дождь, тяжело и мучительно отдающийся в голове. Похоже, в салоне работала печка, но и без того было очень душно. Накатил приступ паники, Хельга, даже если бы захотела, не смогла бы пошевелиться. Страх был такой, что парализовало всё тело. Реальность снова сменилась тягостным забытьем.
Второй раз она пришла в сознание, когда автомобиль остановился. Правда, Хельге не хватило сил даже на то, чтоб просто открыть глаза. Свежий воздух ледяной волной окатил девушку. Её подняли на руки. Было непривычно тихо, значит, это был уже не Берлин.
Хельга трогательно и безуспешно попыталась оказать сопротивление, чуть забившись в руках неизвестного.
- Пустите!.. Да вы знаете, кто...
Не успев договорить, девушка замолкла. Разумеется, они знали, кто её отец.

"Да вы знаете, кто я такой?!" - какая же шаблонная фраза, будто бы вся эта авантюра - сцена из какой-то дешёвой киноленты, коих сотни и тысячи. Клаус даже поморщился, не обращая внимания на брыканья фройляйн Энгельберг в его руках. Ну хоть одно хорошо - она быстро умолкла.
Вскоре Хельга была любезно привязана террористом к старому, но крепкому креслицу. Бернштайн хорошо управлялся с верёвками, на славу. Отец научил, всё-таки навыки военных могут быть очень полезны в быту. Ну, и не только, если судить по сложившейся ситуации. Не каждый день приходиться связывать буйных девиц, особенно если эта девица - любимая доченька Энгельберга.
Впервые за долгое время психолог помянул старого Фридриха добрым словом. Не зря, значит, гонял своего сына с этим армейским воспитанием.
А отрезать язык, как пригрозила Уна, они всегда успеют. Пока что в этом нет необходимости. Пока.
- Я не посмею отказать тебе, Освальдт, если ты всё-таки возжелаешь отрезать нашей гостье что-нибудь. Но предлагаю на данный момент обойтись без этого, - буквально пропел светловолосый штормовик, отходя подальше от кресла с привязанной к нему жертвой, встав чуть позади своей младшей коллеги.
Да, на данный момент он решил отделаться шуткой. Хотя, в каждой шутке есть лишь доля шутки, как гласит поговорка. Клаус не был идиотом даже близко. Более того, он был "не идиотом" психологом. Не-идиотом-психологом-со-склонностью-к-моральному-садизму. Поэтому прекрасно чувствовал, как искриться воздух вокруг Уны. Будь её воля - наверняка бы задушила пленницу. Хотя, когда это её останавливали банальные приказы? Но сейчас жизнь Хельги Энгельберг была гораздо нужнее, чем её смерть, вот в чём все дело. Бернштайн был не уверен, сможет ли остановить Освальдт, если та действительно решит действовать. Волей-неволей очень хотелось посмотреть на этот самосуд. Клаус нахмурил брови. Не хватало ещё потерять весь свой хвалёный самоконтроль из-за своего любопытства.
- Ну, читай, первую часть плана мы выполнили, - протянул герр Бернштайн привычным тоном профессора, плавно указав рукой на фройляйн Энгельберг. - Остальное - за начальством.
Психолог-террорист не мог удержаться от подобного заключения. Он считал чуть ли не своим святым долгом оглашать итоги. Будь то уборка по дому или же очередная операция "Чёрного Шторма". Шалость удалась.

Стоило Клаусу упомянуть «начальство», как телефон Освальдт разразился истеричными воплями стандартного рингтона, который Уна давно бы сменила, будь ей не наплевать. Встретившись взглядом с напарником, она криво ухмыльнулась, бросила окурок на пол и медленно растерла массивной подошвой солдафонских ботинок, с которыми не страшно было и в огонь, и в воду, и медные трубы пинать. К тому времени, телефон успел прозвенеть три раза, рингтон резонировал в пустом помещении, стены которого отвыкли от любых звуков и неприязненно отталкивали любую ноту, будь то голос или звон телефона, порождая волны эха.
Начальство, хах. Если бы Уна была чуть более эмоциональной, ее скепсис к подобному определению сильных мирка Черного Шторма тут же вскрылся бы. Но скепсис не означал осуждение или дезертирство, просто Освальдт по умолчанию не признавала начальство, как таковое. На официальной работе ей пришлось скормить шефу пуд соли, чтобы он это признал и отпустил подопечную дальше чудачествовать, благо работает без нареканий и второго такого специалиста во всей Германии не найдешь. Повышения зарплаты не требует, в конфликты не вступает, пока сами не дергают. Золото, а не работник.
- Михаэль, да у Вас черный язык! – Процедила Уна, принимая вызов. – Алло, прачечная.
Обычно Уна вообще ничего не отвечала, когда брала трубку. Молча и терпеливо ждала, когда звонящий уведомит ее о цели звонка, а если таковой не последует в первые пять секунд, сбрасывала звонок. Мол, после 5 секунд начинали снимать деньги с баланса, а транжирство Освальдт не поощряла.
Если же вдаривало настроение, могла просипеть что-нибудь в духе «Начальник ядерно-торпедной станции ''Сибирь'' у аппарата», что нередко дезориентировало звонившего. В данный момент, Уна объясняла свой выпендреж простой конспирацией, несмотря на защищенность линии, которой озаботилась самостоятельно задолго до «операции». Освальдт предпочитала смски, которые отсылала «начальству» в неограниченных количествах, но с таким упоротым содержанием, что немудрено, если «начальство» ничего не поняло. Главное, ее, Уны, совесть чиста.
Хмуро посмотрев на Хельгу, Освальдт закрыла за собой кухонную дверь. Бессмысленная затея – эхо на ябедничестве ихтиандра съело.

Девушка тяжело вздохнула, в трубке зашипело, зашуршало, унося в космос звук ее дыхания. Невольно Освальдт подумала о Дарте Вейдере. Она как раз достраивала на рабочем компе миниатюрную модель Звезды Смерти, слегка переписав код игры под свою операционную систему.
- Все в порядке. – Напряженно ответила Уна, вытряхивая очередную сигарету. Обилие вопросов ее слегка нервировало, а тон, котором Оливер их задавал – раздражал. Ну в самом деле, чай, не детский сад. Было бы что не так – давно написала бы, а не смогла написать, так нашла бы способ, предупредить.
- Да. Мой кот. Ничего не могла поделать, меня пытали… - Освальдт осекалась, заметив прошуршавшую мимо ее ног мышь. Глубокомысленно кивнув в пространство, девушка выдохнула сигаретный дым. – Кончай параноить. Сидеть, ждать жратву, проникаться торжественностью момента, я поняла.
Уна прицельным пинком разбила небольшую гору консервных банок и прислушалась к раскатам эха, судорогой пронесшегося по безжизненным внутренностям пустого дома.
- Пусть сигарет захватят. У меня кончаются, а эта сука так бесит, что хочется отрезать ей что-нибудь. Язык, например.
Разговор ее утомлял. Освальдт чувствовала, как внутренне разбивается на десятки маленьких Уночек, каждая из которых ноет, мол, покушать бы, попить бы, поспать, а зачем мы тут разговариваем, а почему бы не сходить за лэптопом к машине и не достроить Звезду Смерти. Ну и самая маленькая Уночка, внезапно осознав, что боится крыс, хныкала, требуя обнимашек и любви. Большая Освальдт же огрызалась, мысленно порола ремнем каждую и от всей души ненавидела детей. Особенно детей высокопоставленных чиновников.
Обернувшись к закрытой двери, Уна прожгла ее ненавистным взглядом. Дверь невозмутимо стояла, презирая все сущее каждой трещинкой рассохшейся краски.

Уна вздохнула. Горбатого могила исправит, хотя в сложившейся ситуации Освальдт предпочла бы обойтись без могил.  Желание ерничать никуда не делось, наоборот, пакостно шевелилось дождевыми червяками в глубине души. Да и Оливеру надо бы дать почувствовать себя командором, совсем издергался мужик. Если и дальше так пойдет, то профессиональная помощь Клауса понадобится самому Бахману, а не ей. Хотя, даже Уну тяготили эти мелкие разборки в стиле кто тут Троцкий, а кто Ленин. Можно только представить, как изматывает этот детский сад непосредственных участников событий. Ей-то, по сути, было глубоко плевать, кто выступает идейным вдохновителем всех мероприятий, но излишнюю суету и трепку нервов она не одобряла, не высказывая, тем не менее, своего недовольства вслух.
- Пожалуй, сеанс с Клаусом мне бы не помешал. – Мечтательно протянула Освальдт, скрипуче хохотнув. Интонация, ее заклятый недруг с малолетства, в очередной раз подвела девушку и фраза прозвучала как-то чересчур пошло, несмотря на верное смысловое направление. Уна закусила губу, вглядываясь в предрассветные сумерки за окном. Антрацитовые трафареты деревьев едва колыхались на ветру, напоминая ссохшихся покойников с воздетыми к небу руками, взывающих к создателю. Тот хранил непреклонное молчание.
Помещение, бывшее однажды кухней, но не сохранившее ни одного запаха съестного, способного рассказать о личности прежних хозяев, заволокло сигаретным дымом, сливаясь сизо-молочным воздухом с густым туманом за окном. Пейзаж без единого огонька на мили вокруг располагал к созерцанию и философствованиям, но Оливер на другом конце телефонной линии наконец перестал истерить насчет дочери Энгельберга, пусть идея с пальцем была и хороша. Пошловата, избита, зато зрелищна. В конце концов, Хельгу можно было бы обрить налысо. Волосы не палец – отрастут. А отцу нужно отправить что-нибудь на память о дочурке, если гроб вдруг не подойдет под остальные части тела после всех предстоящих мероприятий. Уна все еще втайне надеялась, что членовредительство входит в программу торжества, просто Бахман не хочет раскрывать сюрприз раньше времени, шельма.
- Михаэль, папочка на проводе. – Проворковала Уна, пинком открывая кухонную дверь, отчего та взвыла проржавевшими петлями, но устояла. – Что-то он нервный какой-то, может, ты ему таблеточек каких пропишешь?
Последнее она добавила гораздо тише, передав Клаусу телефон с бесстрастным выражением лица, которое никак не вязалось с ехидным тоном, но Оливер не мог его не расслышать: в могильной тишине пустующего дома каждый скрип казался раскатом грома.
Сложив с себя обязанности телефониста, Уна уселась напротив фройляйн Энгельберг и принялась сверлить ее взглядом голодного филина, высматривающего добычу. Освальдт прекрасно знала, как этот взгляд нервирует людей и упивалась моментом.
Скука свивала вокруг нее кокон, словно заботливая мамаша-наседка.