Это похоже на сон. Ночной кошмар, мастерски сплетённая кем-то сеть из липких страхов, накинутая на тебя, и – не вырваться. Жить так, а точнее, спать, мечась по кровати в тщетных попытках разорвать узлы, стягивающие руки за спиной.
Мне двадцать пять и я слишком хорошо понимаю, что происходит вокруг меня.

Толпа наступала со всех сторон, попадая острыми локтями под рёбра, закрывая обзор криво намалёванными транспарантами, на которых было написано одно и то же. Одно и то же, разными словами: перемен.
Мы требуем перемен.
Толпа, живучая субстанция, обтекала, выталкивала вперёд, сминала под жётским натиском, заставляла повиноваться своей воле, потому что шаг влево, шаг вправо…а впрочем, какой шаг, идти было невозможно. Дышать почти что то же. Красный платок привычно закрывает нижнюю часть лица, заглушая голос и ещё больше усложняя жизненно необходимый процесс дыхания. Капюшон надвинут фактически на глаза – и не узнать.
Как хорошо быть неизвестной личностью, частью безликой серой массы. Ты можешь спокойно расхаживать по городу с меняемой хоть каждый день пассией. Бить витрины и резать сиденья в пригородных поездах. Ходить на митинги, выкрикивая антиправительственные лозунги, не опасаясь, что на следующий день твоё лицо будет на всех первых полосах газет, а в дверь твоей квартиры будут вежливо стучать прикладами автоматов суровые дяди в чёрных галстуках.
Но открываться миру Райнер всё равно не хотел. Слишком уж недружелюбным был этот ваш мир.
Он не заметил, как мирное вроде бы шествие превратилось в акцию протеста – да и вряд ли хоть кто-то смог бы чётко указать на тот момент, когда ситуация переменилась. Полиция, ровными рядами выстроившаяся вдоль дороги, среагировала первой: демонстрантов начали теснить, разделять на маленькие группки, в которых их было бы проще обезвредить и обезоружить – откуда-то появились и биты, и травмат, а ближайший сосед Марка, щуплый парнишка с отчаянным лицом, ощетинился кастетами. Обстановка накалялась. И всё как-то быстро, незаметно. Про такое говорят – никто не ожидал. Тут ты либо среагировал, успел сориентироваться, да просто успел, либо нет. Либо пан, либо пропал. Или впереди толпы, или затоптан ею.
Впереди, где на перекрёстке жёлтым цветом мигал отключённый светофор, служители порядка выстроились в сплошную линию, выставив вперёд пластиковые щиты и дубинки и всем своим видом выражая готовность противостоять надвигающемуся бедствию. Марк попытался оглядеться, что в сложившейся ситуации было непросто. Вытолкнутый в первые ряды, он не был зачинщиком и пытался найти таковых, тех, кто первым кинет камень или весёлый коктейль. Тогда потасовки не избежать.
Он не искал её – он просто знал, что она случится.
Это неизбежно. Из десять мирных демонстраций девять оканчиваются мордобоем, из которых восемь жестоко разгоняют.
Тяжёлые армейские ботинки способны пробить даже полицейские доспехи. Платок на лице кое-как защитит от газа. Небольшой, но довольно увесистый кусок арматуры под курткой позволит держать контроль над ситуацией. Райнер ниже надвинул капюшон.
Буря близко.
Санкционированное мирное шествие погожим осенним деньком пятнадцатого года, вот-вот грозилось перерасти в неконтролируемое месиво без дележа на своих и чужих; кого поймал, того и бей. Уж сколько раз такое было.
Толпа…ничему не учится толпа.

- А? Есть, - Райнер потянулся было в карману, но его организм в штыки воспринял смену местоположения в пространстве и снова заставил скрючиться, морщась от боли. – Бля…достань в кармане куртки. Ближний к тебе.
Как он сумел удержать при себе немногочисленное имущество в виде вышеуказанной куртки и содержимого её карманов, оставалось для него тайной. Наверное, боги всё-таки не настолько его ненавидели, чтобы лишать сигарет.
Как-то это всё совершенно некрасиво, нелепо и не так, как в фильмах. Он, впрочем, фильма и не ждал – по крайней мере, не с хэппи-эндом – но всё же надеялся, что полиция не станет принимать крайних мер. Ну, крайние – ещё ладно, но не крайние же.
Из носа снова потекла кровь, вынуждая Марка прижать ладонь к лицу. Должно быть, жалкое зрелище он сейчас из себя представлял: революционер, по которому неслабо потоптался тот режим, что он намерен был свергать, можно даже сказать, втоптал в асфальт, несмотря на яростное и небезрезультатное сопротивление. Сопротивление…стражи порядка громко возвещали, что оно бесполезно и взывали к здравому смыслу митингующих. Дорогие-любимые, если бы у нас был здравый смысл и возможность уладить дело мирным путём, мы бы сейчас здесь не торчали, а?
Кровь на красном платке было видно чуть лучше и ясней, чем на черной куртке, но он не мог сказать точно, какие именно пятна принадлежали ему, а какие – да хоть бы этому парню. Но пока мы способны курить и вынашивать страшные планы мести – мы живём.
- Да, - выдавил из себя Марк, озвучивая свои мысли. – Живой. Вроде. Ты?
Друг моего друга – мой друг. В конце концов, они сражались за единое дело, а соратникам не жалко пожертвовать несколько сигарет, да и справиться об их самочувствии тоже не повредит.
Райнеру дали под дых, да так качественно, что он не мог разогнуться аж до настоящего момента, но вызванный на разговор он был вынужден подавать признаки жизни, шевелиться и как-то забывать про боль. Пройдёт. До свадьбы, так сказать, заживёт.
Наконец-то разогнувшись, он откинулся спиной на холодную стену; сбитые в кровь костяшки пальцев противно ныли, а в где-то в висках до сих пор стучала кровь, отдаваясь головной болью.
- Мда…Это было жутко.