Почему бы некоторым людям просто не засунуть язык себе в задницу?
Хороший вопрос, не так ли? А вот еще один, в копилку тех же хороших: почему заниматься вопросами чужой анатомии должен Эдди?
У него вообще-то специализация немного другая, но за годы службы все об этом умудрились забыть. Кроме Эдди. Баума он ненавидел заочно. Вместо того, чтобы пристрелить слишком разговорчивого парня где-нибудь в подворотне и всем сказать, что так и было, он должен переться в мороз и стужу делать «доходчивые внушения», что на секретном армейском языке означает подавить все попытки к рецидивам. Любыми способами.
Делать доходчивые внушения Эдди не умел, не любил и не хотел. Этот повод был достаточным для того, чтобы испытывать чистую и искреннюю ненависть к объекту. Такие мелочи, как тяжелое похмелье, разбитая женой машина и вызов в школу, потому что сын подрался с каким-то чукчей, лишь добавляли остроты ощущениям.
К счастью, официальной встречи в офисе удалось избежать. Офисы Эдди тоже ненавидел, и был едва ли не благодарен клиенту за то, что тот вышел проветриться. Дерьмовая забегаловка, дерьмовый кофе, дерьмовое задание. Все логично, как никогда.
- Вилли! – с едва увидев клиента, заорал он, привлекая совсем нежелательное внимание. Кажется, таким счастливым товарищ Хольцер не выглядел даже на собственной свадьбе. Хорошо хоть додумался сменить форму на нормальную одежду, не стоило радовать простой народ картиной «боевой офицер в который раз ведет себя как клоун с психозом».  Они могли этого просто не понять. А жаль. Современному миру определенно не хватает чувства юмора.
- Вилли Баум? – на всякий случай еще раз уточнил он. Мало ли, вдруг прокосячит и не того возьмет, а потом бегать от агрессивных начальников придется, - А ты по-прежнему всякое дерьмо жрешь. Сдохнешь же когда-нибудь, так и не попробовав приличного кофе.
Стоит ли говорить, что Эдди вообще впервые в жизни видел Вильгема вживую? Что там, он и позавчерашнем репортаже «Часа» только с чужих слов знал. Однако уверенность в том, что люди подсознательно раскрываются перед незнакомцами, не только называющими их по имени, но и ведущими себя крайне дружелюбно, была сильна. Раньше, по крайней мере, этот способ завести себе врагов и избавиться от друзей прекрасно работал.
Впрочем, долго ломать комедию совсем не хотелось. Похмелье давало знать о себе, отдаваясь болью в голове и тошнотой в желудке. И Эдди задал вопрос, который Баум наверняка, слышал за последние пару дней не один раз:
- Ты совсем охуел государственные тайны в прямом эфире разглашать?

Отредактировано Edmund Holtzer (2013-06-28 23:42:00)

Сказать, что Эдди охренел – значило ничего не сказать. За годы службы он как-то успел привыкнуть, что при нем о правительстве, да еще и в грубых тонах выражаются только жена и дядя. Но им можно. Они все-таки семья. А у Наташи вообще в генах заложено на правительство ругаться. Она говорила, что на ее родине о политике не говорят только немые и новорожденные, хотя и те предпринимают попытки. Эдди верил. А после того, как они однажды смотались к ее родителям, укрепился в своей вере настолько, что даже и не возражал.
- Слушай, герр Баум, ты, кажется, вообще нихрена не понял, - доверительно заметил Эдди, раздумывая над серьезным вопросом: сразу тащить незадачливого клиента в штаб, или для начала прострелить что-нибудь лишнее, - Все знают, что в правительстве сидят одни идиоты. Но благоразумно помалкивают, принимая установку «у нас в стране все хорошо» на веру. Особенно, когда дело касается общения с сотрудниками Гейманшафт. О телеэкранах я вообще молчу.
Мо-ло-дец, товарищ Хольцер! Браво! Можно повторить на бис. Вот что это сейчас было? Очередная демонстрация того, что язык – его собственный враг, или просто выпендриться решил? Дескать, что позволено Юпитеру, то не позволено быку.
Ага. Нашелся Юпитер. Похмельный, злой и абсолютно не соображающий, что можно сделать с клиентом прямо посреди улицы. Интересно, когда ему самому свободу слова разрешили?
На лице мужчины отразилась скорбь отца, чей сын несколько лет назад отправился во все тяжкие, а теперь, угандошенный в жопу, вернулся домой, просить денег на наркоту.
Эдди интересовала куча вопросов. Например, действительно ли Баум думал, что его выпендрон в прямом эфире останется незамеченным. И попытается ли он слиться от греха подальше. И еще один – почему этот, мягко говоря, эксцентричный мужик до сих пор делает вид, что ничего не произошло. Вот будь Эдди на его месте, он уже давно бы покинул пределы Берлина. Во избежание, так сказать.
Улица. Его бесила улица. Если он сейчас начнет грубые бесчинства, так еще и в каталажку загреметь может. За нарушение общественного порядка. Не при форме же, а на лице у него должность и звание не написаны. Вот Эдди бы тогда посмеялся. А полицейские бы потом поплакали. Впрочем, Бауму об этой маленькой заминке знать совсем не обязательно.
- Люди! Братья и сестры! – громко провозгласил человек, не желающий нарушать общественный порядок, - Познакомьтесь с этим удивительным парнем. Я уверен, вы все поддержите его в том, что наш любимый канцлер – идиот!
Дважды молодец. Каждый раз, когда Эдди начинало нести, у него перед глазами так и виделся список правонарушений, которые он допускал. Зато люди, явно несогласные с такими высказываниями, вдруг вспомнили, что у них есть другие жизненно важные дела на другом конце Берлина. Или на другом конце страны. Все зависело от их амбиций.
- Видишь ли какая херня в твоей жизни случилось, - с жалостью произнес Эдди, закончив показательное и разгоняющее общественность выступление, - С тех пор, как ты прославился, с тобой охеренно хотят пообщаться мои коллеги по цеху. Вопрос состоит лишь в том, сам ты пойдешь или я тебя пойду. Машина, кстати, есть?
Трижды молодец. Вот еще один повод для неконтролируемого бешенства. Спасибо Наташке – удружила. Эдди и без нее прекрасно умудряется выставлять себя идиотом. А когда у идиота еще нет машины, и он пытается одолжить ее у арестанта, это уже явный перебор.

- А ты, похоже, взял за привычку не врубаться, - угрюмо подытожил Эдди. Остатки безудержного восторга от «встречи с другом» окончательно исчезли с его лица, - И не понимаешь всю серьезность ситуации.
И еще Эдди знал одну крайне неприятную штуку: с этого места надо срочно валить. Наверняка какой-нибудь особо патриотичный мудак решил не сваливать на другой конец Берлина и страны, а побежал к ближайшему патрулю, жаловаться на беспорядки. Эдди общаться с патрулями не хотелось. К тому же небольшой спектакль товарища Хольцера мог дойти до ушей начальства, и вот тогда в туманном будущем ему виделся только майор Рейнхардт с занесенным и уже окровавленным топором. Стоит ли говорить, что такое будущее Эдди не устраивало?
- Все мы здесь не в своем уме, - философски отмахнулся Эдди, которому было глубоко плевать на нравственные и физические страдания Вильгельма, - Можешь подать жалобу.
У него самого, между прочим, тоже разгар рабочего дня. А работа – все видят – бурлит, кипит и не желает сотрудничать с органами власти. Больше всего товарища Хольцера расстраивало то, что, похоже, придется ловить такси и платить за него из своих кровных. А он так рассчитывал на Баума…
- Вот что же ты за человек-то такой? – искренне возмутился он, - Гомосек, да еще и без машины.
Оставалось только добавить «я так не играю» и уйти с самым скорбным видом. Но образ майора с топором оставался еще слишком свежим, поэтому Эдди сдержался и отложил красивый уход на ближайшее «никогда». Но кто он такой, чтобы отказывать человеку, пусть даже и человеку, который его выводил из себя одним своим существованием, в последнем желании?
- Добрый офицер, - он улыбнулся едва ли не с жалостью. А что? На фоне некоторых своих коллег Эдди действительно выглядел гребаным хиппи из Вудстока, поэтому здесь он практически не соврал, - Эд Хольцер.
Он мог бы еще добавить вежливое «к вашим услугам», но хрена с два. Услуживать Эдди никому не собирался. Мало ли как этот поймет фразу «услужить»? Более того, Эдди собирался срочно валить с улицы. Отчасти из-за погоды, отчасти из-за людей, которым катастрофически не хватало тотального расстрела.
Ощущение собственного идиотизма давило на голову. Хотя, возможно, это было все то же похмелье. Нужно было быстро сваливать отсюда. Желательно, с живым и хотя бы частично здоровым клиентом. Просто потому, что калечить клиентов на улице посреди бела дня – плохо. А он тут уламывает Баума, как будто на свидание приглашает. Фу, мерзость-то какая! Эдди аж передернуло. Порой его воображение начинало играть с ним в дурные игры.
- Короче, я сюда не трепаться пришел, - свершилось чудо. Эдди вспомнил о работе, а не о пиздеже, - Сейчас ловим машину, садимся и очень культурно едем на мою работу. Можешь считать, что у тебя неоплачиваемый и внезапный выходной. Альтернативный вариант: я простреливаю тебе… - Эдди задумался, пытаясь понять, какая именно часть тела Вильгельму нужна меньше всего. Потом подумал еще раз, решил, что это – слишком жестоко и продолжил, - Колено. На твой собственный выбор, у меня сегодня пацифистский настрой. А дальше по проложенному сюжету. Какой вариант тебе больше нравится?

Эдди со скорбным видом потер трехдневную щетину. С тех пор, как он однажды увидел, что жена делает с его бритвенными станками, он ужаснулся и окончательно перестал иметь презентабельный вид. Поэтому он еще мог простить Вильгельму его недоверие и нежелание сотрудничать.Встречают все-таки по одежке. С трудом, через себя, но все-таки мог. А вот его гомосексуальные намеки и подъебки были непростительны. Возможно, Хольцер зря принимал все на свой счет, возможно, следовало немного подумать и расслабиться, но Баум уже успел его довести до белого каления, которое вполне могло перерасти в неконтролируемую ярость. А тогда могло случиться что-нибудь грустное. Причем, если Вильгельм еще мог отделаться легкой и безболезненной смертью, то Эдди ожидал полный провал задания и все последующие за ним малоприятные моменты жизни.
Он быстро оценил обстановку. Задание медленно, но отступало, не прекращая пиздеть по делу и без дела. На повороте замаячило такси. Обещание нужно было выполнить, пока не поздно. Хольцер выстрелил от бедра, целясь наискосок, чтобы пуля не задела кости и бедренной артерии. Хорошо бы еще навылет, а то еще и за нее отчитываться придется, а всю эту бюрократию он жуть как не любил.
Вообще-то стрелять на людной улице – не самая хорошая идея. Стрелять без глушителя – вообще идиотизм. А когда еще вдогонку аккуратно прикладываешь подстреленного тем же оружием по переносице, стоит срочно искать пути к отступлению. Путь к отступлению только что завис на светофоре, раскосо пялясь на разыгравшуюся сцену.
– Капитан  Хольцер, – сквозь зубы процедил Эдди, тыкая удивленному водителю под нос удостоверением личности, как непреложным доказательством своей искренности. И уточнил, обращаясь уже к Вильгельму:
– Отдел по борьбе с пидорасами. Вот – документы. Вот – служебная машина. Все остальные пожелания можешь высказать в дороге.
За что Эдди любил большие города, так это за то, что люди там мало обращали внимания на происходящую хуиту, если она не происходила непосредственно с ними. Поэтому он успел практически вежливо усадить клиента в машину и назвать водителю адрес, задолго до того как запыхавшийся полицейский прибыл на место разбирательств.

В Германии есть свобода слова. Это все знают. Но никто не обещал герру Бауму, что после свободы слова останется на свободе его тело.
Куда теперь? Хороший вопрос. Первый хороший вопрос за весь день. Браво! Наконец-то хотя бы один из них начал соображать. Стоило переформулировать его до «И что теперь?», но достойного ответа не было.
В глубокую и мрачную жопу, где царствуют бюрократия и полицейский беспредел, а цель всегда оправдывает средства. В такую жопу, к которой Вилли уж точно не привык, и никогда не захочет находиться, - мог бы сказать Хольцер, но он решил воздержаться от речей как на эту тему, так и на любые другие. Голова болела. Объект раздражал одним присутствием. Таксист бесил еще больше. Возможно, он ничего и не сказал про испорченную обивку сидения, но явно подумал об этом. И о многом другом. И явно нецензурными словами. По крайней мере, Эдди казалось, что тот как бы намекает…
Блядь!
- Иди, погуляй, - устало попросил Эдди водителя, когда они подъехали к штабу Гемайншафт. Вот куда ему хотелось идти меньше всего. Это предвещало тягомотину с оформлением, ссору с дежурным врачом по поводу того, что объект опять отпизжен до неприличия, хотя, видит бог – тот сам ебнулся об крышу машины. Дважды. А про вольное использование рабочего оружия вообще стоит умолчать, хотя не получится. Да и появляться в обществе пидораса, пусть и арестованного, перед острыми на язык коллегами жуть как не хотелось.
Водитель, которого внезапно возвели в должность личного, несколько охуел, но возражать не стал. Возможно, потому что Вильгельм представлял собой наглядное зрелище, что случается с добропорядочными гражданами, возражающими похмельным офицерам.
Вот уж действительно, все не как у людей. И когда товарищ Хольцер научится нормально работать с живыми объектами? Да никогда, бля!
- Ну, герр Баум, - усмехнулся он, когда водитель благоразумно покинул машину, дабы уныло курить в сторонке и размышлять о том, что этот день не самый удачный в его жизни, - погляди со стороны на этого архитектурного урода, памятник деградации человеческой культуры. Там и работать – полный отстой, а находиться в качестве заключенного – вообще пиздец. Так что подумай хорошо, напряги мозги, а не жопу, как ты привык, и назови хоть одну причину не вести тебя туда.