Сказать, что Хайдрих был удивлен известием, что его и Рейнхардта желает видеть сам Вольф Энгельберг, означало не сказать ничего. Скорее он поверил бы, что это разыгранная кем-то из коллег шутка,  но сообщение было предельно ясно и передано через личного секретарем канцлера, что исключало возможность ошибки и заставляло работать мозг Брауна на повышенных оборотах в попытке хотя бы на шаг приблизиться к ответу на простой, на первый взгляд, вопрос – какова цель предстоящей встречи. К своей досаде Браун не смог выстроить ни одну внятную логическую цепочку, которая, выдержав проверку фактами, смогла бы объяснить, что могло понадобиться канцлеру от двух майоров Гемайншафт.  Хайдрих сам себе напоминал пса, который бегает за своим хвостом, но никак не может ухватить его. Вроде бы вот оно, лежит на самой поверхности, а стоит мысленно потянуться, как трещит по швам, как ветхая ткань, и ускользает, как этот самый собачий хвост.
Шагая по коридору, ведущему к кабинету Энгельберга, Хайдрих мельком взглянул на коллегу. Браун совсем не удивился бы, узнай он, что в голове Рудольфа крутятся похожие мысли. Кроме размышлений на тему визита, настораживало и другое – секретарь канцлера дал понять, что ни глава Гемайншафт, ни кто-то еще из руководящих не были осведомлены о встрече. Официально, разумеется - в любой налаженной бюрократической машине везде находились свои глаза и уши, и Браун был уверен, что герр Айсман уже в курсе происходящего. 
Рядом со святая святых их уже ждали. Секретарь коротко кивнул и доложил об их прибытии. В кабинет канцлера Хайдрих заходил со смешанными чувствами. По-военному отдал честь и замер напротив человека, в чьих руках вершилась судьба рейха.

Отредактировано Heidrich Braun (2013-07-09 09:09:50)

Длинный разговор с канцлером – это звучало многообещающе, однако Рейнхардт сильно сомневался в том, что он хочет узнать, что именно это обещало ему и его коллеге. Очень сильно сомневался. И не зря. Но окончательно уверился в этом он не сразу: прежде пришлось пережить еще несколько томительных секунд. Несмотря на предположение, высказанное Вольфом Энгельбергом, майор четко понимал лишь одно: он понятия не имел, что от них потребовалось канцлеру Германии в этот раз – но возражать, разумеется, не собирался, тем более что прямых вопросов и разрешения говорить пока не поступало. До времени оставалось только ждать и слушать. Этим Рудольф и занялся.

Констатация последних неудач Гемайншафт из уст Энгельберга звучала, как удар плетью, – да именно им она и была. Майор непроизвольно стиснул зубы и поспешил опустить взгляд – слишком много в нем могло читаться неприличествующих при общении с канцлером эмоций. Однако оказалось, что это было только начало. Причем продолжение стало столь шокирующим, что Рейнхардт забыл об осторожности и снова поднял взгляд на Энгельберга.

На короткий миг майора охватило малодушное желание развидеть, «разслышать» все случившееся за последние три минуты и, по возможности, родиться обратно. Ни то, ни другое, ни тем более третье выполнить было нельзя, поэтому пришлось собраться и искать экстренный выход: теперь, когда вопрос прозвучал, промолчать стало уже невозможно. Хайдрих подал голос первым, и Рудольф был этому искренне рад, потому что благодаря коллеге получил несколько дополнительных секунд на размышление. Когда подошел его черед включиться в разговор, он коротко кашлянул, прочищая горло.

– Я не могу знать, какими мыслями и побуждениями руководствуется герр Айсман, отдавая распоряжения, и не чувствую себя вправе судить о делах, полной информацией о которых не обладаю. Однако я вынужден согласиться с фактической стороной вопроса: результативность работы Гемайншафт в последнее время заметно снизилась. Раньше мы опережали оппозицию, теперь мы от нее отстаем. Наша основная деятельность ныне сводится к реакции на действия террористов, а превентивные меры – к воспитательным беседам с отдельными заблудшими овечками. Последние события показали, что для поддержания порядка в стране следование такой пассивной позиции неприемлемо.

В целом, Рейнхардт сказал именно то, что думал – и то, чего до сих пор никому не говорил, несмотря на пресловутую очевидность этих фактов. Теперь, осмыслив проблему, он начинал догадываться, зачем их мог вызвать к себе канцлер. Уж явно не для того, чтобы перемыть кости шефу их ведомства или спросить совета относительно того, как быть дальше.

Как только канцлер снова заговорил, картина происходящего начала с пугающей быстротой и ясностью собираться воедино. И надо было признать, это было совсем не то, что хотел бы услышать Хайдрих. Вообще когда-нибудь в своей жизни. Он даже малодушно поймал себя на мысли, что, будь его воля, он предпочел бы, чтобы этот разговор прошел мимо.
Когда прозвучала последняя фраза Энгельберга, и Браун снова почувствовал на себе пристальный взгляд канцлера, он ощутил себя висельником, у которого метким пинком выбили из-под ног табуретку. В общем-то, отчасти так оно и было – канцлер недвусмысленно дал понять, что ожидает Айсмана в самом ближайшем будущем, как и определил уготованные Брауну и Рейнхардту роли.
Все они части одной большой машины – Хайдрих это понимал. Неисправные элементы устраняются, заменяются другими. Понятие «допустимых потерь» как среди гражданских, так и среди своих же давно стало нормой. Хотя и знать об этом полагалось далеко не всем. Отчасти поэтому, отчасти понимая, что ситуация патовая, Браун с философским спокойствием отнесся к тому, что им предстояло стать палачами Айсмана, а потом кто-то другой придет и по их души. Исполнителей таких заказов в живых не оставляют – ни к чему свидетели того, как работает государственная машина.
Промелькнувший было вопрос, почему выбрали именно их, отпал сам собой. Идейные, исполнительные, с практически безупречными личными делами. Ну, не считая четырех разводов Рейнхардта, хотя по сравнению с Брауном-старшим за решеткой это было сущим пустяком. Хайдрих мысленно усмехнулся - ein Volk, ein Reich, ein Führer. Единицы-исполняющие, они не попытаются ни сбежать, ни уклониться от исполнения приказа. Даже зная, что последует потом. Да, канцлер знал, кого выбирать.
- Полагаю, об отставке речь не идет,  - констатируя очевидное, произнес Браун. – Герр Айсман известная среди общественности фигура, и любой инцидент с ним не останется незамеченным.
Хайдрих прекрасно понимал, что фраза про сопротивление должна была стать командой «Фас» двум преданным псам. Никто из них не узнает, как на самом деле Айсман перешел дорогу канцлеру, но прежде, чем добросовестно сунуть головы в петли и приступить к работе, не лишним было бы услышать некоторые детали – например, как все это видит сам канцлер.

Отредактировано Heidrich Braun (2013-07-23 23:07:44)

Теперь все действительно встало на свои места. Слово «ПРОВОКАЦИЯ» гигантским, пусть и незримым транспарантом протянулось из угла в угол кабинета канцлера. Все знали, что оно не прозвучит и не должно прозвучать, но это было и не нужно.

Сейчас, когда задача приобрела более ясные очертания, мозг майора автоматически заработал на поиск решения, озадачившись перебиранием вариантов и способов устранения шефа тайной полиции. Тихой эта смерть не имела права быть. Та же мысль, очевидно, посетила и Хайдриха.

– Коллега опередил меня с вопросом, – признал Рейнхардт, посмотрев поочередно на Брауна и на Энгельберга.

Возможны ли жертвы среди мирного населения – это, пожалуй, было единственное уточнение, которое имело смысл сделать, пока они здесь. Это и сроки исполнения, но Хайдрих с присущей ему хваткой зацепил и этот вопрос. Повторяться не было нужды: канцлер, уж конечно, понимает все с первого раза, и если он пожелает ограничить их во времени, то сделает это и без всяких уточнений.

«Забавно, – думал Рейнхардт. – Если бы при том же содержании беседы на месте канцлера сейчас был Айсман, а на месте Айсмана – канцлер, то происходящее называлось бы заговором и было бы тягчайшим преступлением против государства. Но приказ отдает Энгельберг, и единственно поэтому данный разговор является частью исполнительного акта закона, то есть делом, свершаемым на пользу и благо Германии.

Что есть Добро и что есть Зло? Все мы лишь фигуры на шахматной доске, черные или белые – все ведут себя одинаково: съедают более слабых, чтобы потом быть съеденными более сильными. Или победить и выжить. Но никому и никогда не следует излагать эту философию вслух – неправильно поймут. Попробуй потом докажи, что не веришь ни в светлое, ни в темное, и честно борешься за ту сторону, которую выбрал своей».

…Однако будет непросто организовать все от начала и до конца вдвоем. С другой стороны, с вопросом о привлечении третьих лиц они должны были справиться самостоятельно – только и нужно сделать так, чтобы эти лица ни о чем не догадывались. Для освещения трагической гибели начальника Гемайншафт в СМИ, например, уже есть замечательный герр Хаузер…