Взгляд Эрих почувствовал. Открыл глаза в тот момент, когда вспышка молнии высветила застывшую напротив кровати детскую фигурку. Кажется, сердце пропустило пару ударов…
- Что-то случилось? – обретя дар речи, спросил летчик.
- Гроза, - тихо прошелестела  Алесса.  – Мне страшно.
А за окном действительно бушевала гроза... Ветер врывался в приоткрытое окно, наполняя квартиру низким пронзительным воем сквозняка. Под иллюминацию белых росчерков молний и гулкую дробь дождя непрерывно грохотал гром. Райхе не помешал бы и рев форсажей, куда до него гребаной грозе, но для ребенка буйство природы оказалось слишком шумным. И страшным. Эрих со вздохом выбрался из кровати.
- Сейчас… Окна закрою.
С закрытыми окнами стало тише, но ребенок и не подумал двинуться с места. Молча сверлил его огромными глазищами. Господи боже…
- Так тоже страшно? – Райхе догадывался, насколько по-идиотски прозвучал его вопрос, но происходящее уже давно напоминало ему старую детскую игру «морской бой». Перед ним самый серьезный игрок - четырехклеточный авианосец. Другим Алесса быть не могла – все, что окружало эту девочку, обрастало излишней серьезностью. Пробить защитную броню, добиться ответа, решить проблему и обеспечить себе еще пару часов сна. Все просто. На словах, и как в подтверждение этих мыслей Алесса молча кивнула. Ох мать твою, ну… И что дальше? Задернуть шторы и включить свет? Пойти на кухню и напоить чаем? Позвонить господу богу, чтобы убавил звук и свернул тусовку? Спасительная подмога в виде робкого вопроса неожиданно пришла со стороны Алессы:
- Можно я здесь останусь? 
Авианосец зажег огни, и мысли Райхе устремились по выглянувшей из непроглядной темноты взлетной полосе. К черту кухню и чай, летчик принес одеяло, уложил Алессу на вторую половину широченной кровати, вручил ей черного косматого зайца - порождение чьей-то упоротой фантазии и по совместительству любимую игрушку Алессы - и с чувством выполненного отцовского долга отрубился до утра.

Глядя на нее, казалось, что этот ребенок – олицетворение печали и скорби. И одновременно – затаившееся создание, посланное на его голову прямиком из преисподней. Все время после переезда Алесса вела себя тихо, чересчур тихо, особенно по сравнению с хольцеровскими спиногрызами, но иной раз при взгляде в ее серые, не по-детски серьезные глаза Эрих чувствовал, как у него невольно мурашки ползут по коже.
Альма Мозер. Эрих тщетно взывал к своей памяти, но имя матери Алессы не пробудило никаких воспоминаний. Не помогли и фотографии из большущего семейного альбома, который Альма вела с особой тщательностью, заботливо сохраняя каждый жизненный этап дочери. Провал в памяти не был чем-то необычным – к женщинам у Эриха подход донельзя простой. Провел ночь и забыл. Или пошел лечиться – если вдруг не повезет. Такое тоже бывало. Только как объяснить ребенку, что ее мать он не помнит от слова совсем? Привычно брехать, что Альма - лучшее, что было в его жизни? Одного взгляда на дочь было достаточно, чтобы проверенная сказка застряла в горле.
За первый же день в компании чада он усвоил, что на вопрос «Что ты хочешь?», получит только тихое «Ничего» и сложно непреодолимое желание приложиться головой об стену. От безысходности и комичности ситуации. И сообразил заменить абстрактный вопрос на более конкретный «Ты это ешь?». Так дело шло быстрее и за час-полтора Райхе удавалось набить тележку продуктами, проводить тоскливым взглядом отдел со спиртными напитками и отчалить домой.
Но теперь возникла проблема. Нет, они были и раньше, разнокалиберные, но методом проб и ошибок Эриху с горем пополам удавалось их решать. Проблема явилась в виде трех простых слов "Хочу к маме". Летчик пробовал говорить - несмотря на то, что его не покидало стойкое чувство, что он общается с бетонной стеной. Пытался отвлечь - с тем же успехом. За весь день Алесса не произнесла ни слова, не притронулась к еде, зато ее альбом пополнился десятком выразительных рисунков - кошмаром для детского психолога. Райхе чувствовал себя совершенно беспомощным. Так уж сложилось, что в самолетах он разбирался куда лучше, чем в детской психологии...
- Хочешь, пройдем прогуляемся? – наконец, нарушил гнетущую тишину летчик. – В парк сходим…
Алесса, не оборачиваясь на новоявленного папашу, отрицательно покачала головой и продолжила рисовать. Ведомый любопытством напополам с очень дурным предчувствием Райхе подошел и заглянул через плечо девочки. Ох блядь, лучше бы он этого не делал… На листке красовалось живописное кладбище, а рядом с темной могилкой - женщина с крыльями. Не надо быть квалифицированным психологом, чтобы понять, что когда ребенок рисует могилы – это плохо. Это результат стресса и переживаний из-за смерти матери, но, дьявол его раздери, если Эрих знал, что ему с этим стрессом делать. Оный в геометрической прогрессии накапливался у него самого - он еще толком не отошел после счастливых каникул в Гемайншафт, как его нервная система снова вошла в режим испытаний на прочность. Странное дело, после трех недель осознания себя живым мертвецом, Райхе считал, что его нервы обуглились, отмерли, но мироздание легко пошатнуло его уверенность и изящным пинком снова выбило из колеи.
Летчик отчетливо ощущал, как внутри за лидерство борются несовместимых желания: послать все к чертовой матери, отправить девочку в детский дом и напиться, забыть эту неделю как страшный сон и продолжить терзать мозг в желании как-то помочь ребенку. В конце концов, она не виновата, что матушка безвременно почила, и ее отправили к отцу-долбоебу... Победила внезапно проснувшаяся совесть, и Райхе со вздохом набрал номер Наташи Хольцер. Кто, как ни женщина, терпящая безбашенных близнецов и отмороженного мужа, сможет ему помочь со внезапно свалившемся отцовством. Оставалось только дождаться группы поддержки и службы спасения в одном лице.