Чужая ярость застилала глаза.
Она была слишком личной, почти неконтролируемой. Расстояние в несколько прыжков достаточно, чтобы увернуться от пули или хотя бы не получить смертельное ранение, но рука противника дрожит, и тёмный рыцарь не может найти этому объяснение.
Красный Колпак – как заявление, росчерк под прошлым; в голове невольно всплывает картина, в которой старый враг, подскользнувшись на собственном плаще и крича что-то вслед, падает в чан с химикатами, перерождаясь в нечто новое. Кто же этот? Напоминание из тех времён? Фанат? Просто случайный преступник, взявший себе этот атрибут, чтобы скрыть лицо? Нет, явно не последнее. Бэтмен уверен, что это напоминание человека, который знает достаточно о его семье.
Но таких мало.
Единицы, если быть точнее.
И часть из них уже лежит под землёй.
читать продолжение без регистрации и СМС
13/04/17. Пссст, игрок, не хочешь немного квестов?

25/03/17. Мы слегка обновили гардероб. Все пожелания, отзывы и замечания можете высказать в теме "К администрации", но помните, что дизайнер очень старался, чтобы всем понравилось, а еще не забывайте, что у дизайнера есть базука.

20/01/17. А мы тут что-то делаем, но это пока секрет. Терпите, господа.

06/01/17. Мы всю неделю отходили от празднования Нового года и толком ничего не сделали. Но мы все еще котики и любим вас, но странною любовью.

01/01/17. С НОВЫМ ГОДОМ!

29/12/16. Микроновости:
- запустили квестовые шестеренки, обязательно прочитайте объявление;
- запустили конкурсы, а теперь готовим к новому году подарочки;
- любим наших игроков, скорректировали шрифты на форуме;
- создали краткий шаблон для нужных персонажей и шаблон для оформления цитат;
- поправили F.A.Q.

19/12/16. Отсыпали всем немного новостей, го знакомиться.

05/12/16. За окном сейчас метель, и мне нечем заняться, поэтому было решено обновить таблицу. Население Готэма с момента последнего обновления резко увеличилось, куда ни плюнь - везде знакомые лица, будь то герой или злодей. Желаем всем новоприбывшим приятной игры и вдохновения, а теперь подняли задницы - и кликнули на баннеры топов.

13/11/16. Итак, герои и злодеи, добро пожаловать в Готэм, один из самых темных и мрачных городов США. Мы официально открыли двери и ждем вас.

30/10/16. Мы еще не открылись, а уже сменили дизайн. Ну а что? Все кругом обновляются к Хеллоуину, а родное гнездо летучей мыши - одного из главных символов праздника - еще даже не украшено. Не порядок.

26/08/16. Усиленно готовимся к открытию, которого заслуживает этот город.
dick
× вопросы по Вселенной DC, матчасти проекта;
× консультации по написанию/исправлению анкет;
× спорные вопросы, нештатные ситуации, связанные с игровым процессом и работой администрации форума.
tim
× аватармейкер;
× непонятки и вопросы в темах организации;
× помощь с домашним заданием и написанием анкеты;
× душевный завсегдатай и уши во флуде, поддержит любую беседу.
jason
× ошибки/недочеты/баги в коде дизайна или его отображении;
× организационные и технические вопросы (перенос тем, внесение в список занятых, бронирование роли, оформление личного звания);
× предложения партнерства.
bruce
× вмешательство в игровой процесс/эпизод;
× реклама;
× автограф от Бэтмена;
× селфи с Бэтменом.

Гостевая Сюжет Правила Список персонажей FAQ Акции Игровая система Шаблон анкеты


DEUTSCHLAND 2020

Информация о пользователе

Где детонатор, Гость?!
Говори, где он!
Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » DEUTSCHLAND 2020 » Корзина » I'll stand by you


I'll stand by you

Сообщений 1 страница 4 из 4

1

Участники: Mikaela Kaydaloschvili and Berndt Koch
Время действия: 28.01.20.
Место действия: городская больница
Описание:

— Почему ты ни разу не признался мне в любви?
— Боялся, что если скажу «я люблю тебя», ты станешь думать, что мы поженимся.

Отредактировано Mikaela Kaydaloschvili (2013-12-20 17:09:18)

+1

2

Из мыслей не слишком глубоких, да и вряд ли обременительных, Берндта вывела телефонная трель – трель приглушённая, не сразу и уловимая ни слухом, ни сознанием. На мгновение отвлекшись от кипы документации – пресловутой бумажной работы, от коей вряд ли возможно найти спасение – он взялся за поиски мобильного без особого на то энтузиазма. Скорее вяло, нежели заинтересованно, принявшись перекладывать бумаги с места на место, двигать по столу тяжеловесные папки, отбрасывать в сторону исписанные стикеры, задерживаясь на них взглядом едва ли дольше нескольких секунд, он, наконец, наткнулся на сотовый, к тому моменту своим звонком будоражащий весь кабинет.
Однако – и как бы поступил любой другой крайне воспитанный, если даже ни нервный, человек – Берндт не стал судорожно жать по кнопкам, в стремлении поскорее вновь окунуться в блаженную тишину; вместо того, он вглядывался в неизвестный ему номер, высветившийся на экране, и не испытывал желания даже отвечать. Ну, кто же – кто? – мог звонить ему? Гертруда, находящаяся неподалеку? Или Карл, не давеча как мгновение назад вышедший за кофе? Вышестоящее руководство, посчитавшее нужным связаться с ним не по внутреннему телефону, но по сотовому? Одним словом – как мог догадаться любезный читатель – Берндт не собирался отвечать на настойчивый звонок, его потревоживший, по причине весьма ясной и прозрачной: звонившим наверняка окажется очередная оконная фирма, настойчиво предлагающая остекленеть балкон по цене низкой, а потому – и привлекательной; и сколько не отнекивайся, сколько не отказывайся, пыл настойчивых менеджеров по продаже усмирит лишь ответ: «У меня нет балкона» - впрочем, ненадолго, и вместо балкона они с радостью остекленеют кухню, гостиную и спальню.
Но, как бы то ни было – интуиция, закон подлости или сама злодейка-судьба смогли устроить всё образом диковинным и странным: Берндт ответил на звонок усталым «да», убедив себя, что незнакомые номера – не всегда предлагают ненужные ему услуги и уж точно не приносят дурных вестей.
- Берндт Кох? – Деловито спросили на том конце провода.
- Да, - вновь повторил он, мельком глянув на наручные часы и гадая, сколь долгим будет очередной разговор об окнах.
- Вас беспокоят из больницы Мартина-Лютера. Вы знакомы с Микаэлой Кайдалошвили? Ваш номер записан у неё, как экстренный.
- Что произошло? – После недолгой паузы смог, наконец, произнести Берндт, обуреваемый ещё множеством других вопросов, и оттого – никак не могущий оценить соль разворачивающегося каламбура.
- Микаэла несколько часов назад поступила к нам в отделение с огнестрельным ранением. Не волнуйтесь, - предугадала медсестра возможный всплеск эмоций, исходя из собственного опыта. – Её жизни ничего не угрожает. Вам следует подъехать к нам, быть может, привезти какие-либо её вещи…
- Хорошо. Я скоро подъеду, - толком и не дослушав дотошные нравоучения, он нажал на «отбой» прежде чем смог осознать, сколь некультурен и невежлив он был с женщиной, бывшей всего лишь гонцом с плохими вестями, но не врагом. Уж лучше бы балкон предложили застеклить.

С поразительным безумием судьба сталкивала Микаэлу и Берндта: первое знакомство, произошедшее лет шесть тому назад, когда она была ещё совсем девочкой, а он – обычным полицейским; печальная история её замужества, нацепившая на неё клеймо молодой, печальной вдовы, повлекшая за собой его заинтересованность и общение с ней, исключительно деловитое и по долгу службы; встреча в баре-клубе «Вегас», закончившаяся совместной попойкой и шутливо-фиктивной свадьбой. После этого – разумеется, по мнению его самого – злосчастного момента, их стали связывать отношения, куда более глубокие, нежели приятельские или даже дружеские. Мико виделась Берндту девушкой весьма интересной в общении, а уж внешне – без капли лести! – и вовсе красавицей. Своенравная, яркая, особо выделяющаяся среди своих ровесниц и даже девушек_весьма_постарше, она привлекла его, и он уже не смог отказать себе в удовольствии приударить за ней. Подарки, ухаживания, все те милые любезности, на кои мужчина идет, стоит ему заприметить хорошенькую женщину, не оказались бессмысленными и бестолковыми – прошло время, и красавица [как думалось Берндту] оказалась им завоеванной. Но за тем, к сожалению, дело и встало. Едва ли осудите его, мой дорогой читатель, если я признаюсь – Берндт планировал проводить с Микаэлой свои ночи: то было для него, как и для любого другого мужчины, само собой разумеющимся; не все же за ручку держаться, довольствоваться невинными объятиями и целомудренными поцелуями, любоваться звездным небом и вести задушевные беседы о жизни? Тем не менее, у Мико были свои взгляды на этот счет, разительно отличающиеся от взгляда Берндта. Она не желала близости, всячески отвергая его притязания на её тело. В конце концов, вдоволь измучив себя тщетными надеждами на нечто большее, нежели платоническую любовь, Берндт решил оставить Микаэлу наедине с собственными благородными и чистейшими помыслами; оттого, к моменту [со всех сторон] странного телефонного звонка с больницы, он вспоминал её с лёгким сожалением, а при редких, весьма случайных встречах, находил достойный того повод одарить её то усмешкой, то надменностью, а то и вовсе язвительностью мужчины, так или иначе, получившего негласный, молчаливый отказ; впрочем, не будем отрицать – Мико была достойным для него оппонентом в словесных перепалках, и, не имей Берндт повода для очередной мелкой склоки, всё равно бы продолжил к ней цепляться; и дело отнюдь не в уязвленном мужском самолюбии, отнюдь! как любит говорить сам наш герой: «просто вот такое я дерьмо».

Несмотря на всю сложность их отношений и горький осадок, оставшийся у Берндта на душе, он не желал Мико ни зла, ни добра; «что было – то прошло» -  разумно полагал он.  Однако, само осознание, что ныне она находится в больнице, и едва ли чувствует себя хорошо, заставило его взволноваться – взволноваться, как о человеке близком сердцу и родном душе. Посему, честно поведав Гертруде о произошедшем и заполучив её поддержку, сочувствие и, главное, возможность уйти с работы чуть пораньше, он тут же направился в больницу.
Да, Берндт действительно был обуреваем страхами, весьма небезосновательными; и через него – нет да нет – пробивалось любопытство: почему жизнь девушки, не бывшей ему ни любовницей, ни другом, вызываем в нём искреннее беспокойство? Иным же вопросом, тревожившим Берндта, было оправданное: «Почему я?». Действительно! Почему не родители, не братья, не подруги и друзья и даже не коллеги по работе, но он один был причислен к лику, если уж не святых, то спасателем всех страждущих? Отчего его номер, а не номер какого-либо иного мужчины, оказался в списке Микаэлы «экстренным»? Ответы Берндт желал узнать от неё самой – разумеется, когда она будет в состоянии говорить об этом.

Ворвавшийся в больницу, он тут же принялся наседать на медсестру, повидавшую в своей жизни многое, и уже с достопочтенным равнодушием относясь к Берндту_подобным – то бишь, готовым рвать и метать, проклинать Бога и обвинять во всём докторов, кои скорее спасители, нежели – убийцы. Желавший узнать все подробности случившего, он воспылал столь сильной злобой к стрелявшему в Микаэлу, что, пожалуй, стёр бы его с лица земли с лёгкостью заправского мучителя и убийцы. Но имя настоящего виновника до сих пор оставалось Берндту неизвестным и, постаравшись усмирить свой пыл, он поклялся не волновать зазря Мико, не давеча как пару часов назад вышедшую из наркоза и чувствующая себя в соответствии с положенным – то бишь, весьма и весьма нехорошо.
Услужливо проведённый в палату, Берндт испустил вздох облегчения, стоило ему только увидеть Микаэлу: живая, лежавшая на больничкой койке, она находилась под чутким вниманием другой молоденькой медсестрички, что только-только поставила её капельницу.
- Не тревожьте больную, герр Кох, - со скрупулезной внимательностью проверив трубку, ведущую к вене Мико, она продолжила. – Что случится – сразу же зовите.
Молчаливо кивнув ей, Берндт, однако, не сводил глаз с Микаэлы – и сочувствие, и сожаление наполнило его сердце. А посему, в красках представляя события, участников которых он ни был, но кои привели её в послеоперационную палату, он невольно медлил; и прежде, чем он шагнул к её больничной койке, до него донеся весьма примечательный тихий, старательно прикрываемый шепотом, разговор.
- Как ты думаешь – он ей отец или брат? – Проговорила молоденькая медсестричка.
- Не знаю… Для отца слишком молод, для брата – стар, - в задумчивости ответила другая.
- Для папика в самый раз, - хихикнула первая. – Вот же шалавка!*
- Что Вы сказали? – Обернувшись и, тем самым, прервав беседу медсестер, Берндт с довольством прочитал в их глазах толику стыда и приметил, как скоро они поспешили покинуть палату – от греха подальше.

Теперь же, наконец, оставшись наедине с Микаэлой, Берндт подошёл к ней поближе и, присев на стул, что находится подле неё, принялся сверлить её взглядом. Разговор медсестер вновь всполошил его; а, учитывая и всю абсурдность и печальность происходящего, он, по правде говоря, ощущал себя в, так называемой, «френдзоне» - с такими как я, мол, весело проводят время, а вот с другими, увы и ах, проводят бессмысленно праздные ночи; это мне звонят из больницы, когда тебе плохо, Мико, а ты звонишь иным, когда тебе хорошо; и, разумеется, это я несусь тебя попроведать, когда к кому-то собираешься нестись ты. Одним лишь усилием воли он заставил себя отвлечься от этих мыслей, предпочтя обменяться любезностями с ней чуть позже.
«Как ты? – Не без беспокойства спросил Берндт. – Я в ярости, Микаэла. Как это произошло? Кстати, советую тебе оставить пулю на память – говорят, на удачу. И службу тоже оставить».
Лишить Мико нравоучений и язвительностей он не мог даже теперь: «Ты удивила меня. Скажи, я случайно не записан в твоём завещании? Хочу знать, чтобы не изумляться хотя бы звонку адвоката».
Да, несмотря на данные самому себе обещания, Берндт так и не смог сдержаться. Но поймав себя на том, он постарался смягчиться и повел плечами: «Тебе что-нибудь принести? Воды? Если тебя мутит – скажи. Я подам тазик».
Абсолютно не брезгуя, и будучи готовым даже подержать волосы Микаэлы, он воззрился на неё взглядом ожидающим: ну, мол, давай, ответь мне не менее гадливо, и тогда я удостоверюсь, что ты поправишься.

* © Mikaela Kaydaloschv

Отредактировано Berndt Koch (2013-12-21 19:05:43)

+2

3

- У меня есть армия!
- У нас есть Мико…

Мико стала героиней участка в первый же свой рабочий день, когда патрулируя улицы заметила подозрительного мужика подходящего под описание разыскиваемого убийцы. Она все сделала по инструкции и задержала негодяя на глазах у многочисленной толпы. Привезла его в участок и повела оформлять, думала ее похвалят и всем в пример поставят, типа вот какой классный у нас новобранец. Но вместо этого наставник дал ей подзатыльник и отправил к начальству, где и выяснилось, что задержала она работающего под прикрытием копа. Он работал в преступной группировке больше восьми месяцев и Мико его раскрыла. Всю следующую неделю она проработала на складе вещдоков разбирая коробки и переписывая записи из старых журналов в новые. В конце недели детектив пришел на склад за вещдоками по одному из дел, они нужны были ему для суда и они пропали. Их потеряла Мико. Еще через неделю напарника раскрытого копа подстрелили, он умер на больничной койке и Мико поставили вместо него. Мико была рада, а вот ее новый напарник не очень. Еще через неделю она отправилась на выезд и только на месте, направляя табельное на преступника заметила, что забыла оружие зарядить.
Она всегда хотела быть крутой и эпичной вундервафлей вроде тех что играла Джоли в старинных голливудских фильмах. Хотела быть угрозой для всех преступников города, эдаким Бэтменом в Готэм сити. Но вместо этого стала всеобщим посмешищем, легендой участка и истории о ее похождениях обсуждались всеми детективами, офицерами и новичками. Ее имя было на слуху по самым худшим из поводов и это медленно убивало самолюбие Мико.
Этот выезд ничем не отличался от других, хотя готовилась она так тщательно как только могла. Проверила документы, наручники, сумку с необходимыми вещами и табельное. Повторила про себя правила и наказы напарника, вспомнила всех любимых героев комиксов и морально была готова ко всему. Кроме того что в нее выстрелят и попадут именно туда где заканчивается бронежилет. И вот тут она уже не была виновата, виноваты были производители этих тупых бронежилетов, она ж не виновата в том, что они такие короткие, а она такая длинная. Это она и втирала бледному и явно испуганному напарнику, который был рядом пока стрелявшего нейтрализовали, пока вызывали скорую и пока ее везли в больницу. Она не чувствовала боли, ничего не чувствовала и не боялась, думала только о том, что в участке опять будут издеваться, опять придумают море шуток и тупых анекдотов, а начальство опять будет орать и засадит за бумажную работу или того хуже сидеть на телефоне. А где-то на затворках сознания маячила назойливая мысль, что если она умрет, то попадет туда где живы бабуля и дедуля, где жив ее Нико и их не родившийся малыш. Туда где они все целы и невредимы и ждут ее. Эта мысль успокаивала и теряя сознание Мико улыбалась, спокойно и умиротворенно.

Последний раз она приходила в себя в больничной палате четыре года назад, когда ее доставили в больницу из морга, куда детектив Кох вызвал ее на опознание тела мужа. Мико не хотела этого делать, не хотела через это проходить, но родителей у Нико не было, других родственников тоже, супруга была единственной, кого могли вызывать полицейские и они это сделали. Это было обязательно и позже Микаэла поняла их, но тогда ей было страшно и плохо, она с большим трудом заставила себя переступить порог того страшного места и не отвернуться, когда подняли простыню чтобы она посмотрела на лицо и подтвердила, что это ее муж. То что и без того бледная вдова побледнела еще больше заметил Кох, он же заметил что у нее началось кровотечение. Ее быстро доставили в больницу и сделали все возможное, но ребенка она тогда потеряла. О чем и сообщила уже бывшему детективу Коху спустя три года, случайно встретив его в полицейской академии. Он сам напросился на этот ответ, когда нашел уместным спросить почему она здесь и в форме, а не дома у колыбели с пупсом. Нормы поведения в обществе настаивали на том, что подобными вестями нельзя огорошивать людей и тем самым ставить их в неловкое положение. Но Микаэлу нормы поведения волновали слабо, она всегда говорила именно то, что думала и плевать хотела на то, как потом люди будут выкручиваться, краснеть и бледнеть. Он не растерялся и за словом в карман не полез, а потом и вовсе предложил встретиться снова, и Мико почему-то согласилась. В следующий раз они встретились в «Вегасе» где напились до того, что проснулись утром в гостиничном номере для новобрачных с нарисованными на пальцах обручальными кольцами и тем же фломастером накалякаными свидетельствами о браке. Обнаружив свидетельства ночного пьяного безумия Мико долго рыдала в туалете, тема брака, женихов и невест все еще была для нее больной. Но с Берндтом после этого почему-то стало легче общаться, внезапно оказалось, что он вовсе не старый пердун в заношенном костюме с полицейским значком на поясе, а вполне себе интересный мужчина средних лет. Он умело парировал в ответ на все ее колкости, угадывал с цветами и подарками, знал уйму прекрасных местечек для свиданий и просто красиво ухаживал. Все было прекрасно до тех пор, пока Берндт не решил перейти к более близким отношениям, а вот к этому Мико еще точно не была готова. Она еще слишком живо помнила текущую по ногам кровь и санитарку, которая брезгливо морща нос вытирала пол и бубнила гадости под нос. Не говоря уже о том, что Мико вообще в принципе не представляла себя в постели с кем-то кроме Нико. Он у нее был первым и последним, и она боялась даже подумать о том что бы разделить постель с кем-то другим. Это казалось самым настоящим предательством, а предавать память покойного мужа она хотела меньше всего. Но рассказать обо всем этом Берндту не представилось возможным, Мико впервые не нашлась что сказать и Берндт через какое-то время самоустранился. И о том, что у них вообще что-то было напоминали только его подарки спрятанные в коробку под кровать и анкета Микаэлы в больнице Мартина-Лютера, в которой Кох был записан как контактное лицо на случай ЧП. Хотя об этом Мико не помнила.

- Это не я, а сраные бронежилеты. – Прошептала Мико и тоже принялась сверлить взглядом усевшегося рядом Берндта. Какого черта он делает в больнице она не знала и знать не хотела, ее больше волновало то куда подевалось ее нижнее белье, что за хрень ей вкололи в операционной и почему ее до сих пор не отпустило. Она не чувствовала даже рук, тело казалось чужим, оно не слушалось и было ватным, ужасно тяжелым. Ей хотелось повернуться на бок чтобы лучше видеть Коха, но не получалось, просто сил не было даже пальцем пошевелить, не то что переворачиваться. – Ты просто мимо проходил, увидел знакомое лицо и решил заскочить на огонек? Или ты меня преследуешь? – Она пошевелила рукой и почувствовала покалывание в пальцах, хорошо, значит начала отходить и скоро сможет встать, взять у санитарок метлу и выгнать Берндта этой поганой метлой. Мико не простила ему того, что он бросил ее из-за отсутствия секса и уж его рожу хотела видеть в последнюю очередь. Ей больше хотелось увидеть маму и папу, что бы они наперебой говорили какие-нибудь приятные слова, рассказывали какие-нибудь глупости, стараясь отвлечь и планировали чем ее буду кормить, когда врачи разрешат. Хотелось увидеть Марту, послушать ее рассказы о сраной офисной технике или великолепном начальнике. Да кого угодно хотелось увидеть больше чем Коха, даже напарника, который уже наверняка обо всем доложил начальству и они вместе придумали какое-нибудь ужасное наказание дебилушке-стажеру, что бы не убилась бедная и никого за собой не потянула. – Хочешь я тебе пулю подарю на пямять? В самое сердце? Я стреляю плохо, но ради тебя постараюсь и попаду. Хочешь? – Колоть начало и в ногах, что заставило Мико прислушаться к своим ощущениям. Она почувствовала как медленно и размерено бьется сердце, как желудок делает один за другим кульбиты и кит в нем поет безумные песни. И тут она вспомнила про больничные диеты. – Суп из чечевицы. Господи, Берн, они будут кормить меня супом из чечевицы, я еще слишком молода, не позволяй им! – Она почувствовала такую жалость к себе, что вдруг скуксилась и начала плакать, размазывая по щекам слезы и тут же потекшие сопли.

Отредактировано Mikaela Kaydaloschvili (2013-12-22 02:32:11)

+2

4

Та прыть, та острота и порывистость, с коими Микаэла принялась парировать словесные удары Берндта, негласно намекали – пуля, её поразившая, не навредила её здоровью, а дурман анестезии и вовсе постепенно сходил на «нет». Оттого, в первое мгновение он не сдержал усмешки и даже закатил глаза – да, мол, ты снова в своём духе, детка. Однако, уже спустя секунду, в душе Берндта затаилась не радость, не ответное желание вновь поупражняться в остроумии, но раздражение, если даже не злость.
Мико говорила и говорила – первое, второе, пятое, десятое, и всем своим видом и даже взглядом требовательно просила оставить её в покое; ей Богу, Берндту казалось, что если бы она не была сейчас столь слаба телесно, то с огромной бы радостью вытолкнула его за двери палаты. И именно это было ему неясным. Нет-нет, он прекрасно помнил, что за дивная история неких толком-то и несостоявшихся отношений связывала их, в чём был виноват он, а в чём тяжкий груз вины мог лечь и на её плечи; посему, её обиды – как и его, впрочем – были вполне обоснованы, и встретив её на углу одной из улиц, он бы без сожаления прочитал по её симпатичному личику этакую ненависть и не задался бы немым вопросом: «почему, Мико, за что ты меня так не любишь?»; скорее, тревожило его другое: «Ну и начерта?» Начерта – казалось бы, раз уж между ними всё так плохо и печально – отрывать Берндта от работы, от дел насущных и требующих его внимания, и вызывать сюда, в больницу? Он подозревал, - тем паче, догадывался и даже знал! – что Микаэла, отнюдь, не отличалась покладистым характером; но даже ей, казалось бы, должно было хватить ума не оставлять в графе «экстренный номер» больничной анкеты, контакты человека, не бывшего ей ни другом, ни врагом, а так – просто-напросто неприятного ни в общении, ни в обхождении. Ну, не крайняя ли, не извращённая ли степень мазохизма?
Посему, за всем тем, Берндт не был намерен вновь терпеть наглые выходки Мико. Забавно, разумеется, перекинуться с ней парочкой колких замечаний, но отнюдь не под конец рабочего и, как и любого другого, тяжелого дня. Более того! Неужели за свои небезосновательные волнения, за страхи, за беспокойства и искреннее желание помочь ему выпала роль подушки для битья? Быть может, ей-то, конечно, ныне заняться нечем, но он-то человек занятой, ведущий жизнь активную и деятельную!...
«Ну, вот опять!... – Раздраженно произнес Берндт, резко поднимаясь с насиженного места и сверля теперь Микаэлу взглядом не обеспокоенным, но гневливым. – Не волнуйся, моя дорогая. Ты и так своей худобой похожа на пленницу Освенцима. Худее тебе уже просто не стать».
Подойдя к окну, сложив руки на груди и вглядываясь в заоблачные дали Берлина, каждый житель которого – казалось Берндту – в это самое мгновение, в отличие от него самого, наслаждался жизнью, он уловил всхлипы. В удивлении изогнув брови, он обернулся и – дорогой читатель, да – не ощутил ничего, кроме злорадства. Плачешь? Ну-ну! Плачь. Тебе полезно. И слушай-ка сюда.
«Я приехал не для того, чтобы терпеть твои выходки Мико. Так что будь добра – уволь меня от них, - продолжил Берндт, с заправским равнодушием палача вглядываясь в страдания собственной жертвы. – Я отпросился с работы, отменил все свои планы только потому, что ты словила пулю. Не хотела меня видеть? Не нужно было указывать мой номер в списке «экстренных».
Для пущего эффекта, дабы продемонстрировать свой не менее гадкий характер, Берндту стоило тут же развернуться и уйти – лежи тут одна, милая, и реви над своей горькой судьбинушкой в ожидании людей, куда как более способных вытерпеть все твои выходки капризной маленькой девчонки. И, ей Богу, он столь сильно возжелал поскорее покинуть Мико, что остановить его, казалось, не могло ничего: ни её извинения, кои бы он вряд ли когда-либо в своей жизни услышал, ни жалостливые просьбы остаться рядом и не измучить её томительными часами одиночества в ожидании матери и отца. Однако, Берндт так и не ушел: не из-за мнимой, сказочной доброты, не из сочувствия, а из-за – да-да – опасений; вдруг Микаэла вновь почувствует себя неважно? что, если ей понадобится помощь? Ему бы не хотелось – ой как не хотелось! – чтобы следующим ему звонившим оказалось похоронное бюро, услужливо вопрошающего у него, где поставить усыпальницу. Зная Мико, она бы не только могильщикам дала контакты Берндта – как мы уже все поняли, она-любительница так поступать, - но и указала бы, что за все дорогие погребальные услуги платит, неизменно, он. Ему оно надо? Нет. Посему, он остался – старательно оправдывая себя своим пресловутым цинизмом и даже не допуская до себя мысли, что обуреваем искренним беспокойством за неё.
«Хватит рыдать, Микаэла, - её сегодняшняя излишняя эмоциональность претила ему, и он – по правде говоря – не терпел женских слёз: все эти заламывания рук и всхлипы, болезненный румянец, вспыхивающих на щёках несчастной, и излюбленные истерики. – Хватит. Рыдать».
Однако, Вам, дорогой читатель, я признаюсь: Берндт не любил плачущих женщин по одной простой причине – первые порывы его гневливости тут же сменялись жалостью, и единственным его желанием было поскорее успокоить страдалицу, выполнить её любую просьбу, дабы она больше не проронила ни слезинки. Как мог боролся Берндт с этой своей сердобольностью: и вновь раздражался, и злился, и пытался казаться равнодушным, но, не проходило и нескольких секунд, как он становился податливым, словно воск: «что произошло? кто тебя обидел? прости меня, пожалуйста». Благо, эта столь интересная особенность его характера была мало кем узнана, и оставалось только надеяться – Микаэла никогда не посмеет использовать свои слёзы во благо себе любимой.
«В ближайшем будущем, твоими завтраком, обедом и ужином будет капельница. До супа из чечевицы ещё надо дожить. Так что не плачь», - куда более мягче, чем мгновениями назад, произнес Берндт, в разы подрастеряв былую ярость. Но Микаэла его не слушалась, - что в иной раз могло бы его вновь вывести из себя – и он принялся копаться в карманах куртки и брюк, старательно пытаясь найти носовой платок; ах, до чего же было прекрасно жить в прошлые века – каждый достопочтенный джентльмен носил с собой платочек, кои всегда предлагал прехорошенькой опечаленной девице. Увы, Берндт джентльменом не был, двадцать первый век уже давно оставил позади себя и двадцатый, и девятнадцатый, а посему – не мог он даже при всем желании протянуть Мико белоснежную тряпицу с благородно-вышитым на той «B.K.»; впрочем, и обычного клетчатого у него при себе не имелось. А вот бумажные салфетки были – и прямо-таки на тумбочке; даже и не потребовалось требовательно закричать: «Медсестра! Салфетки сюда и поживее!»
Посему, он устало - даже, я бы сказала, обреченно - опустился на край больничной койки Мико. Вымотанный переживаниями, собственными эмоциями и эмоциями Микаэлы, он так и не смог вернуть себе былое равнодушие к её слезам. Повернувшись к ней, с дотошной внимательностью вглядываясь в её лицо, он потянулся к салфеткам и, выдернув парочку из пачки, коснулся ими женского носика.
«Высморкайся. - заботливо произнес Берндт, тепло и словно бы извиняющейся улыбнувшись. – И, прошу тебя, -  не плачь. Пора взрослеть, Мико. Служба в полиции – это не глупая беготня с табельным наперевес». И не иронизировал он, не стремился унизить Микаэлу и хоть как-то задеть; а всему виной эти чертовы бабские слёзы, за кои Берндт в глубине души её люто и горячо ненавидел, надеясь в будущем – ой как! – отыграться на ней за вызванную в нём доброту. А пока… пока…: «Могу я что-нибудь для тебя сделать? Родителям позвонить, быть может?».

+1


Вы здесь » DEUTSCHLAND 2020 » Корзина » I'll stand by you


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно